Письма из заключения (1970–1972)

Видишь, как получается: я отправил письмо и пожалел, а ты со всем согласился вдруг. Очевидно, у обоих у нас слова мало точны, что и естественно: и у тебя, и у меня из-за переутомления и многих душевных забот может и не хватить собранности для убедительного письма. Очень даже просто. А вот «Кошку и мышь» я помню уже очень смутно, хотя вот помню же, что вещь мне очень нравилась в чтении. Так, в памяти слегка общий контур героя и его судьбы, анальный эпизодик (стыдно даже сознаться) и все, пожалуй. Меня вообще угнетает выпадение из памяти многого из того, чем жилось – не к деградации ли. Я, наверное, и тебе жаловался – многим-то жаловался точно, – что чтение здесь меня мало удовлетворяет: беглое, невдумчивое, придется обязательно тратить время на перечитывание.

Я здесь долгое время не получал «Литературки», бесился слегка: привычка-с к «своей» газете все-таки, – а получив второй нумер и прочитав страницу 12, ощутил даже не отвращение, не брезгливость, а какое-то почти отчаянное и почти безнадежное опустошение[171]. Все-таки у нашей прессы есть серьезные преимущества перед бульварным, циничным и жестоким изыском штерновского толка. Трудно просто постичь, кому это вообще может быть интересно, какое это имеет значение?! Ну да ладно. Я и вправду при всем при том рад, что во мне, кажется, отсутствует буржуазность любого оттенка. Надеюсь, что я говорю более или менее внятно.

«Андрея Рублева» я должен посмотреть обязательно. Все о нем пишут, и все по-разному. Галя, моя жена, ходила на него даже три раза. Рассуждения о Христе, наверно, и впрямь неловко слушать, нерассуждение (недумание, незабота) в этом роде – тоже не взлет духовности. Вечная антиномия. Когда-нибудь в мемориалах отметят все-таки, что интерес к Библии был у меня порожден не модой – чем-то внутренне присущим.

Ну, а пока я желаю тебе успешных завершений и новых начал в труде. Кланяйся твоей Гале, которая совсем уж позабыла меня, и пиши.

Обнимаю. Илья.

Марку Харитонову

31.1.72

Майн либер фрейнд-референт[172]!

Что бы тебе не специализироваться на разоблачениях Хичкока и Кристи; был бы с деньгой и черт знает с чем еще – разве что без особой совести и с постепенным обрастанием газетным косноязычием ‹…›

Начал перечитывать переданного тобой Стефана Цвейга, и что-то меня в «Марии Стюарт» раздражает. Пожалуй, это что-то – слишком (даже для меня) гуманитарная симпатия к страстным натурам (вопреки заявленному объективизму проступающая). Но я вряд ли имею право утверждаться в своем раздражении – до конца книги еще далеко. Ослабел я маленько, брат, поверишь, дошел до того, что пару ночей назад взял подшивку прошлогодних «Огоньков» и стал решать кроссворд за кроссвордом. Такой маразматический стих. Минут 15 назад перестал вспоминать, как называлась река под Ачинском, где мы отдыхали. Так и не вспомнил. Вот такие жалобы турка я и изливаю на твою голову; мелочь, но как-то не бодрит.

По поводу воздействия материалов «Штерна» на массы. Есть, по-моему, положительная сторона в том, что массам это все до лампочки. Ну, есть еще губернские служащие, которые кое-что читали и не преминут посмаковать; но между нами, мужчинами, – хрен с ними, губернскими служащими. Жалко, что человека мучают и колют, вот что главное. Возможно, что в не читанном мною романе есть антиинтеллигентский (антисамгинский – обычно говорят) пафос. Задним умом я это чувствую и в первом его романе. Наверно, святое русско-писательское проповедническое чувство неизбежно ведет к упрощению и к изощренной форме юродства – к почвенничеству. Но это все другая опера. А Библию надо осмыслить стихами, то есть мне продолжать осмыслять, и получше, поумнее прежнего. Но это тоже из цикла «Суждены… порывы».

Позвони, пожалуйста, Гале и скажи, что мне дали свидание на 27-е, но пусть она, если сможет, приедет 26-го днем. Это я на всякий случай, если вдруг мое письмо затеряется.

Обнимаю тебя и прошу не сердиться на общую невеселость.

Илья.

Семье Зиман

23.1.72

Дорогой Леня!

Поздравляю тебя с пятидесятилетием ЦДТ!

Дорогая Аллочка! Поздравляю тебя с пятидесятилетием ЦДЛ!

Дорогая Белла Исааковна!

Поздравляю Вас с пятидесятилетием ЦДСА!

Письмо ваше шло по параболе, точнее, ответить вы собрались не очень быстро. Много с той поры утекло воды. Теплая зима сменилась холодной весной. Человек пятнадцать написали мне о выходе в жизнь «Андрея Рублева», человек – не счесть – прислали мне примерно такую открытку:

Елка,

снег,

С Новым годом!

Получил я и письмо от Лейкина, но ответить пока не собрался. Я вообще – к большому моему сожалению – физически не смог пока ответить на все поздравления. Поэтому не вредно, наверно, будет опубликовать такое объявление:

Разрешите через Ваш милый

и гостеприимный дом передать

сердечную благодарность всем

поздравившим меня с Новым годом!

Надеюсь, что больше этого не

придется делать,

надеюсь на скорую встречу.

Объявление получилось кривовато. Это, как объясняет мой друг Миня, потому, что у меня нет бумаги «по арифметике» (т. е. в клетку).