Письма из заключения (1970–1972)

Т. Вулфа мне передала Леночка, но я к нему еще не приступал. Стыдно, но повести, читанные в «ИЛ» несколько месяцев назад, помнятся очень смутно. Даже Мишина[169] статья почти испарилась. Надо будет постараться отдохнуть по приезде. Удастся ли.

Обнимаю тебя и Галку.

Илья.

Алине Ким

27.12.71

Алинька!

‹…› Алинька, ты мыслишь грустно и опасно. Упаси бог когонибудь искать Голгофу. Смею заметить, что ты ошибаешься, я ее не искал и не нашел. Я, если угодно, пытался в очень маленькой сфере действовать в соответствии с пониманием, что такое хорошо. Совсем не исключено (что грустно, и очень), что повышенный градус этого действия отчасти связан с тем, что во всех почти прочих сферах мои поступки находились в большой дали от осознанного понимания, что есть добро. Не предавайся, друг мой, таким мыслям. Детям действительно не следует болеть туберкулезом; если хочешь, детский туберкулез страшнее даже той или иной кощунственной мысли. Если бы каким-нибудь чудом я вдруг научился б напоследок врачевать, я был бы если б не счастлив, то вполне удовлетворен.

С грустью (какая только возможна в состоянии абсолютного неодиночества) прочитал о смерти Твардовского. Я не примешивал к этому, мне кажется, никакого политеса: по-человечески стало жаль ушедшей порядочности, убежденности и таланта ‹…›

В Маратиковом фрейдизме узнаю и свое давнишнее стремление из цикла «хочу все знать». Между прочим, прочным знаниям в свое время в этой области способствовало мое пребывание у сестры в общежитии 2-го мединститута (Якиманка, 40). Я видел когда-то упомянутый тобой спектакль Фоменко в ЦДТ. Вспоминаю без особого упоения, но, может, спектакль обыгрался, или это другой «Король Матиуш»?

Не думаю, что ты права относительно Моцарта – книга Вейса (?) (как и недавно прочитанная книга Шмитт «Рембрандт») рассказывает совсем не о благополучной истории жизни. Радостные картины Матисса тоже не означают радости пребывания в инвалидном состоянии; но в чем ты права – что закона страдания нет, не должно быть во всяком случае. Просто художники страдают, как все, но заметнее и уязвимее – так, наверно?

Целую тебя и умолкаю.

Илья.

Герцену Копылову

27.12.71

Дорогой Гера!

Еще раз надеюсь, что ты расстанешься в этом году с грустями, а главное, с болезнями. Очень и очень желаю тебе этого; хотелось бы, чтобы новогодние пожелания сбывались.

Возвращаюсь к вопросу о единоверцах. Не помню, писал ли тебе, что вычитал в «Литературке» отрывки из статьи израильской журналистки, где она писала о военно-патриотическом воспитании и трамтарарампатриотизме аборигенной молодежи. Утратить интеллигентность – разве для этого нужно много поколений? Обрести ее куда труднее: сужу о себе, так или иначе причастном к этой прослойке в первом поколении. Национализм – это и впрямь очень печально, тем более – это такая заманчивая, общедоступная и общепривлекательная возможность разрядки энергии и мещанского утверждения своего «я» через «мы». Я, правда, если это и чувствую, то разве что в общетеоретических разговорах на определенном уровне, а так, эмпирически, это я на себе не чувствовал здесь, нет.

У нас вывесили объявление: люди, едущие по окончании срока в Москву, обязаны представить справки, что им гарантирована прописка в Москве. Ума не приложу, кто станет давать такие справки. Далеко, но уже какие-то помехи в сознании об окончании службы. Не стану пока и размышлять об этом ‹…›

Прочитав твои ответы на анкетку «ЛГ», как часто бывает, я встал в тупик: где у тебя истина, где шутка, а где шутка, в которой доля истины. Ну, например, о почве и дереве – стало быть, никто из ученых не виноват? Уэллс ведь уже давно испугался такой перспективы, помнится. Ну еще, пожалуй, насчет влияния ис<кусст>ва на науку через убожество. Не происходит ли обычно в истории переоценка из-за того, что можно практически пощупать руками? Иначе трудно было бы понять, как это в сознании современных людей 60 – 70-е годы прошлого века куда ощутимее русской литературе, чем открытие рефлексов (я взял эти годы, потому что как раз тогда писалось много об убожестве литературы – в годы, между прочим, «Войны и мира», «Идиота» – ну, еще и опытов Сеченова, правда, и периодической таблицы). Я сыплю трюизмами – задело малость, хотя и угадываю шутливый тон и любовь твою к парадоксам.

Обнимаю тебя и заклинаю не болеть.

Илья.

Елене Гиляровой

27.12.71

Леночка!

Я уж не помню, как я расклеивался прежде, сейчас я маленько гриппую, как очень многие у нас, как-то странно – больше костями или мышцами. Чего-то ломит всего неделю, а то и больше; но это не мешает ясности головы, а потому и бодрости.