Письма к Безымянной

Безымянная отступает снова – в ужасе, – и женщина, потеряв опору, падает в снег. Тянется снова, повторяя: «Забери, забери…» Но вот она осекается и замирает – оглушенная внезапным, пронзительным, хриплым криком несчастной ветте:

– ЗАБРАТЬ? МНЕ? ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ, О ЧЕМ ПРОСИШЬ!

Ветер отбрасывает вуаль с ее лица, усталого и блестящего от слез. Глаза помертвели и запали, лицо напоминает череп, на котором ярко алеют лишь обветренные губы. Она снова качает головой, делает шаг назад, подобрав полы плаща.

– Нет, прошу, не зови меня так, не зови к нему. Мне нельзя даже к тебе, нельзя предупреждать, я не должна, но…

– Ты можешь!.. – упрямо шепчет женщина, подползая ближе. Лицо вновь стало человеческим, еще смертельнее побелело. – Можешь все. Знаю… – рот кривит улыбка, – ты не допустишь этого, не посмеешь, тебе ли не знать, что ни одной матери не защитить младенца, которого решит распять толпа… Забери его! Забери, пусть он будет твой, мой славный друг, моя светлая чаровница, моя милая, ты…

Безымянная жалобно мотает головой. Ее кисть снова хватают; в отчаянии она отворачивается – и Людвиг встречается с ней глазами. Губы сжаты, с них не слетает ни слова, но взгляд говорит то, чего не говорил ему никогда, говорил ли хоть кому-то?

– Нет, – чеканит она вслух. – Это ваш народ. Ваш крест.

«Помоги мне. Пожалуйста, помоги».

– ПРОКЛЯТАЯ! – кричит женщина на снегу, вновь обращаясь в зверя. Она находит силы приподняться, хватает Безымянную за локти и пытается нагнуть к себе. – ПОЧЕМУ ТЫ ВЫБИРАЕШЬ ИХ, А НЕ НАС, ПОЧЕМУ ИХ, А НЕ НАС, ПОЧЕМУ…

Она осекается, заметив то, что происходит в яме. Там, в стороне от толпы, два орленка пытаются отнять друг у друга оторванную руку. Их смеющийся клекот звенит в метели. Падает в снег перекушенный клювом палец с почти таким же перстнем, как у Антуан.

– Почему… – В последний раз всхлипнув, она теряет сознание.

Яма содрогается и начинает осыпаться.

По снегу и льду идут черные разломы, тут же заполняющиеся водой. Гильотина падает на толпу – и звери, обломки дерева, металл и снег сливаются в бесконечный вихрь рук, ног, голов и щепок. Никто не кричит и не пытается выбраться, даже орлы, у большинства из которых сломаны крылья; некоторые, точно в безумии, опять поют. Водоворот все шире и выше, мерно и упрямо слизывает оползающий наст, булькает и пенится. Потоки почти добрались до ограды. Звуки сливаются в тихий гул, где больше не разобрать ни рыка, ни плача, ни смеха, ни арии из «Тарара». Ведь это был он, «Тарар» Сальери.

– Людвиг! – Хотя он снова зажал уши и согнулся, крик явственен.

С трудом он отводит взгляд от водоворота, из которого то и дело выныривает то чья-то треуголка, то свалявшийся лисий хвост. Безымянная уже на этой стороне, рядом. Подскочив, обнимает Людвига, прижимается дрожащим телом – защищает или ищет защиты?

– Ты не должен быть здесь! Прости!

Он хочет кричать, но, задушенный ужасом, лишь выдыхает ей в висок:

– Значит, ты должна?

На губах медленно расцветает вкус крови и клевера – и снег уходит из-под ног. Людвиг падает в ледяную воду; руки или лапы тут же вцепляются в него, волокут ниже, дергают за волосы, тянутся к горлу. Озноб пронзает кости. Толща смыкается, мешая дышать и видеть; боль в ушах то режет, то взрывается хлопками, как от глубокого нырка с ядрами на ногах. Но Людвиг тонет не один. Он обнимает обугленного призрака. Она не погибнет, пока он рядом, нет, ни за что, хватит же на это его – подменыша – отчаянных чар?

– Я с тобой. Слышишь? – Изо рта вылетают кровавые пузыри.

Людвиг не боится мертвых вод. Живой старик Рейн и его дочери всегда рядом. Они помогут выплыть. Они обязательно помогут.

– Лили?..

Тук. Тук. Тук.

…Фигура за окном дергается, медленно просыпаясь. Всадница улыбается сквозь слезы. Некоторых вещей не изменить… но для него они позади. Когда она будет оплакивать друзей, он ничего не поймет. Зато ей уже не забыть, что в этот раз он был рядом. До конца.

– Я с тобой. Слышишь?

Коснувшись стекла ладонью, она исчезает вместе с лошадью.

Проснувшийся Людвиг помнит из сна только казнь, казнь, но не воду. От призрачных образов лоб покрыт испариной, стучат зубы. Звери-люди… люди-звери… не скоро он по своей воле теперь сунется в Шенбруннский зоосад.

В окно он видит, как белый венок из клевера быстро идет ко дну реки, точно схваченный жадной русалочьей рукой.

Часть 3 Холодный дом

1793 Механические соловьи

«Без него очень тихо».

Ступая по золотистому от свечного сияния паркету, Людвиг слышит эхо слов Сальери – тоскливые и тревожные, они висят в теплом, пропитанном парфюмами воздухе между стайками гостей. Дамы прячутся от слов за кружевными веерами; кавалеры – за улыбками, приросшими к губам; офицеры – за блеском оружия. Но ни мелодичной музыке из соседней залы, ни редким кокетливым смешкам, ни рокочущему там и тут «Скоро победим, это я вам обещаю, задавим заразу» не обмануть никого.

Этот столичный бал – пир во время чумы.