Письма к дочери

Но осознал в один момент. Наверно, у каждого отца бывает такой момент. Асе было лет пятнадцать. Мы встретились в городе, обедали в кафе. Она, конечно, куда больше смотрела в телефон, переписывалась, загадочно улыбалась. О, я догадывался, кому она там улыбалась. Я же словно пытался ее поймать, удержать. И вспомнил стишок Чуковского, мы с ней любили его, когда Ася была маленькой. Я сказал: «Ась, а помнишь – “дали Мурочке тетрадь”? Как там дальше?» Ася подняла глаза: «Стала Мура рисовать… дальше не помню». И снова – в телефон. А я всё приставал с детской чепухой, потому что отцы смешно и жалко глупеют, когда дочери ускользают и ты ничего не можешь с этим поделать. Потом, уже в метро, и случился тот момент. Она стояла посреди вагона – будто со мной и уже не со мной. И я вдруг увидел ее, настоящую, уже совсем не ребенка. Высокая, красивая, с распущенными волосами, чуть рассеянным взглядом. Своя, родная, милая – и незнакомая. И ее никак не удержать, и поезд несется. «Что ж ты бросила тетрадь, перестала рисовать?»

Мне в тот момент стало ужасно грустно. Нет, не грустно, неверное слово. Ася же вот, никуда не делась. Просто стала другой. И теперь это надо принять.

Да, она красотка, остроумная и модная девушка. Толпы поклонников. Мы с ней очень дружны. Но мне до слез жалко наших дурачеств, наших нежностей, наших игр, наших Белочки и Лягушки.

Честно скажу: я не думал, что дочь повзрослеет. Мне казалось, что так будет вечно. Маленькая Ася будет рядом, а я буду рассказывать, что там случилось с глупенькой Белочкой и как ее выручила Лягушка.

Да, это такой отцовский эгоизм, готовый отменить законы природы, но что поделать?

Я всегда опекал ее со страстью пожилого балбеса, этакого Лонгрена из алого романа Александра Грина и, кажется, прикрикнул всего раза два в жизни. И для нее это было так страшно и неожиданно, что выступили слезы, а я уже проклинал себя за эту «жестокость». Асина мама не раз просила меня поговорить с ней строго (ну что-то там насчет учебы или некрасивого поступка), и вот я приходил, начинал, но тут же весь заготовленный монолог забывался, потому что Асе было достаточно сказать милую глупость и все рассыпалось и на этих обломках морализаторства с веселым угаром отплясывали наши Белочка и Лягушка. Да ну, к черту, думал я, пусть ругают и наставляют мамы, у них такая роль, а я не могу.

Вообще моя педагогическая концепция проста. Дочерей надо баловать. Ходить у них на поводу. Позволять им садиться себе на голову. Выполнять любой каприз. Быть дочкиным подкаблучником.

Это всего каких-то 14–16 лет жизни, но кто, как не отец, сделает их очень счастливыми? Потом у дочерей начинается, другая, своя жизнь, в которой столько тревог и несчастий, что лучше выключить компьютер. Удалить все телеграм-каналы, не слушать радио, не выходить из комнаты.

Мы с Аськой дружим, как я уже говорил. Мы часто ездим куда-то вместе, и ей совсем не зазорно путешествовать со старым отцом. Ей прикольно. Нам с ней легко. У нее очень похожее чувство юмора. Мы схватываем интонацию друг друга мгновенно. Мы дурачимся напропалую. Одну и ту же шутку можем повторять и крутить целый вечер, нам это не надоедает. Мы как два бывалых комика, что провели вместе на сцене всю жизнь. Один только чуть подмигнет, второй уже выдает нужную репризу. Но комики долдонят чужие тексты и шутки, а у нас свои, фирменные, беляковские.

Мы обсуждаем и серьезные вещи, даже политику. Мы ни разу не поссорились в наших поездках. Я стараюсь не быть занудным, а занудствовать я умею, как любой мужчина в возрасте. И если вдруг начинаю, Ася усмехается: «Таааак! Зуденье?» И я прекращаю.

Нам хорошо. Мы очень любим друг друга.

И только Белочки и Лягушки уже никогда не будет в нашей жизни. Они так и остались у своего холодного пруда, в Тимирязевском парке. Они так и сидят, молча, поглядывают на тропинку, надеясь: а вдруг Ася к ним вернется?

И сейчас я так же надеюсь, что ты, Кира, никогда не вырастешь. Что мы всегда будем строить самую высокую в мире башню из лего, рисовать веселых собачек, клеить цветы из яркой бумаги, делать самолетики и пускать их с балкона, хихикая.

Да, я старый балбес. Сентиментальный балбес. Но таковы, наверно, все отцы дочерей.

Письмо 3 Не будь как все

Кира! Ты у меня и так девчонка оригинальная. Мастерица на выдумки, у которой в шесть лет уже есть особое чувство юмора. Более того, у тебя даже есть стиль в одежде, и в магазинах с тобой вечные «проблемы»: ты не хочешь вот это, не хочешь вот то, мы всегда долго что-то высматриваем и получить твое одобрение – не так просто.

На самом деле, мне это очень нравится. Оставайся такой всегда. Будь привередливой и чуть капризной. Будь слишком разборчивой. И никогда не будь как все.