Письма к друзьям

Кривелли это или Вирелли – не имеет значения. Во всяком случае, на твои цитаты я решил ответить пером, но без слов. Сегодня я тоже не расположен заниматься спорами, так как с головой ушел в работу.

Сделал большие рисунки пером. Два: необозримая равнина – вид с птичьего полета, сделанный с верхушки холма, – виноградники, сжатые хлебные поля. Все это множится до бесконечности, убегая, как морская гладь, к горизонту, обозначенному холмами Кро. Это не похоже на японцев, и в то же время это самая японская вещь из всех сделанных мною. Крохотная фигурка пахаря да маленький поезд, проходящий в хлебах, – вот все живое, что в ней есть.

Кстати, в первые дни моего приезда в эти места у меня был разговор с одним знакомым художником. «Вот уж что будет скучно писать!» – сказал он. Я ничего не ответил: я настолько остолбенел, что у меня даже не хватило сил наорать на этого идиота. Я все прихожу, прихожу и прихожу туда. Так вот, я сделал два рисунка этого плоского пейзажа, где нет ничего, кроме бесконечности вечности. И вот приходит однажды, когда я пишу, один тип, – заметь, не художник, а солдат. Я его спрашиваю: «Скажи-ка, тебя удивляет, что я нахожу это место таким же прекрасным, как море?»

А уж море этот парень знал.

«Нет, – отвечает он, – меня не удивляет, что ты находишь это место таким же прекрасным, как море; я и сам считаю, что оно покрасивее даже океана: оно ведь населенное».

Кто же из этих двух зрителей был больше художником – первый или второй, живописец или солдат? Я предпочитаю глаз этого солдата, правильно?

Теперь вот что я хочу тебе сказать – и ответь мне на этот раз быстро, со следующей почтой, – согласен ли ты сделать для меня наброски с твоих бретонских этюдов? У меня приготовлена посылка, но, прежде чем ее отправить, я хочу сделать еще по крайней мере полдюжины новых набросков пером. Не сомневаясь, что ты сделаешь все возможное, я, со своей стороны, приступаю к работе, хотя не знаю даже, как ты отнесешься к моей просьбе. Так вот, эти наброски я отошлю брату – пусть отберет кое-что для нашей коллекции. Я ему уже, впрочем, писал по этому поводу; но нам предстоит одно дело, из-за которого мы останемся без единого су. Дело в том, что Гоген, который сильно болел, по всей вероятности, проведет будущую зиму со мной здесь, на юге. Остановка только за дорожными расходами: когда он приедет сюда, вдвоем будет жить дешевле, чем в одиночку, ручаюсь за это. Вот еще одна причина, по которой я хочу, чтобы у меня здесь были твои работы. Как только сюда явится Гоген, мы с ним постараемся устроить что-нибудь в Марселе и, вероятно, выставимся. Поэтому я хочу иметь здесь и твои вещи, не лишая тебя, однако, шансов продать их в Париже. Во всяком случае, предлагая тебе обменяться набросками с этюдов, я не желаю, чтобы ты остался в проигрыше. Как только смогу, мы обделаем еще одно дело, но сейчас я в весьма стесненных обстоятельствах.

Убежден, что если мы с Гогеном рано или поздно выставимся в Марселе, то пригласим тебя участвовать в выставке. Тома купил наконец этюд Анкетена «Крестьянин».

Жму руку. До скорого свиданья. [Б 10]