Письма к госпоже Каландрини

По-видимому, эта уничтожающая характеристика г-жи де Ферриоль и послужила в первую очередь причиной возмущенного отклика на появление книги, адресованного неким Вилларом в «Journal de Paris». С сочувствием отзываясь о «Письмах» в целом, он подвергал сомнению подлинность ряда мест, касающихся г-жи де Ферриоль и ее отношений с м-ль Аиссе. «Письма мадемуазель Аиссе читаются с удовольствием; люди, о которых она говорит, знаменитые салоны, о которых она нам напоминает, ее чувствительность, ее несчастья – следствие страсти неистовой и особенно потому опасной, что она убивает тех, кто ее испытывает, нисколько не заботясь об их судьбе, все это, господа, должно было возбудить интерес любителей подобных сочинений. Но зачем издатель этих писем изуродовал их лживыми анекдотами, которые роняют мадемуазель Аиссе в наших глазах? Зачем вкладывать ей в уста слова, явно противоречившие ее нраву», – восклицал Виллар и далее приводил доводы в пользу этих своих соображений: г-жа де Ферриоль заменила Аиссе мать, она воспитывала ее вместе с собственными детьми, неустанно пеклась о ней; со своей стороны, м-ль Аиссе была для г-жи де Ферриоль нежной и почтительной дочерью и т. д. Кроме того, полагал Виллар, в некоторых письмах наносился ущерб памяти посланника, вырвавшего девочку из «унизительного рабства». [317]

В заключительных строках Виллар выдвигал самый веский аргумент: он ссылался на графа д'Аржанталя, который был, конечно, его вдохновителем, а возможно, и автором опубликованного в журнале текста. Во всяком случае, в том же духе, хотя и в более резкой форме, престарелый «сводный брат» м-ль Аиссе писал маркизу де Креки: по его мнению, «Письма» не могли принадлежать ей, поскольку «она неизменно ощущала по отношению к г-же де Ферриоль нежную и вполне заслуженную той признательность»; совершенно не допускал он также, что переписка ее с г-жей Каландрини была столь длительной и регулярной. Как сообщал д'Аржанталь, он даже пытался добиться запрещения книги, но сделать это ему не удалось, ибо она была издана в «чужой стране» [318]. Кроме графа д'Аржанталя, однако, так не думал никто.

Маркиза де Креки, племянница Луи-Габриэля де Фруле, близкого друга шевалье, окончив чтение «Писем», заключила: «Конечно же, письма эти принадлежат мадемуазель Аиссе, это просто чувствуешь» [319]. То же самое утверждала она в письме к виконтессе де Нантиа, дочери м-ль Аиссе, извещая ее об отправке ей книги [320].

Не сомневались в подлинности «Писем» и авторы журнальных откликов на их появление. «Эта книжечка, – утверждал, например, критик "Journal de Paris", – не роман. Мадемуазель Аиссе действительно существовала. Достаточно прочесть ее письма, чтобы в этом убедиться; в них содержится ряд таких подробностей, которые не выдумаешь и которые, как бы незначительны они ни были, вызывают неизменный интерес, ибо касаются примечательных личностей, о которых приходилось слышать самое разное, а хотелось бы составить верное мнение» [321]. «Эта история, о подлинности которой говорит все, обладает увлекательностью и очарованием романа, созданного для того, чтобы нравиться, хотя ее события и не очень разнообразны, и не очень многочисленны», – констатировал «Journal encyclop'edique» [322]. «Эти письма, в количестве тридцати шести, не производят впечатления придуманных, в них царит дух нежности и изящества и та правда чувств, подделать которую до такой степени трудно, что она почти не встречается ни в одном из тех эпистолярных романов, которыми Париж наводняет провинции и колонии», – писал «Mercure de France» [323].

Удивительное единодушие проявили критики и в своих суждениях о самой м-ль Аиссе: все они признавали ум, чувствительность, литературную одаренность «несчастной черкешенки», а один из них даже сравнил ее с прославленной г-жей де Севинье [324].

Иной точки зрения придерживался лишь Жан-Франсуа Лагарп. В «Письмах» он не усматривал ничего, кроме «ничтожных мелочей», «новостей, назавтра теряющих всякую ценность», и «некогда злободневных анекдотов, изрядно рискованных и подчас лживых», «нескончаемых жалоб» на собственное здоровье, здоровье возлюбленного и т. п., а хотел бы найти там «борьбу любовного чувства и благочестия». «Несомненно, автор – женщина острого ума, – полагал Лагарп, – но женщина сломленная, печальная и погруженная в себя, которая не интересуется ничем и, следовательно, не может заинтересовать других». Не удовлетворял сурового критика и ее эпистолярный стиль: он требовал естественности, а в большинстве случаев видел лишь небрежность. Правда, кое-что одобрял в них и он: так, замечание о недостаточно скромной и сдержанной игре м-ль Пелисье он счел поучительным для современных актеров и актрис, которые «объясняются с помощью кулаков и выдают горячность за страсть, а безумие за пылкость» [325].

4