Письма к отцу

Я просыпаюсь около одиннадцати. Завтракаю с парнем. Выхожу из дома. Проезжаю несколько станций метро. Поднимаюсь по эскалатору на «Таганской кольцевой». Захожу за кофе (официант даже не спрашивает: «Вам как обычно?», молча наливает в стакан капучино ноль три, выбивает нужную сумму, я касаюсь терминала карточкой, кивая, беру стакан с кофе и выхожу из кафе). Прихожу на работу. В 16:00 обедаю в кофейне («Не волнуйтесь, вам уже готовят», – говорит мне знакомый официант, потому что знает, что три года я ем на обед почти одно и то же. Иногда читаю книгу (книги всегда разные), иногда ко мне приезжают друзья и я обедаю с ними (друзья чаще всего одни и те же. В 17:00 я возвращаюсь на работу. После работы – около 19:00 – веду уроки. Прихожу домой после 21:30. Если в этот день есть сеанс с психологом, то после 23:00. Потом мы с парнем ужинаем или смотрим фильм. Потом я пишу – рассказы, повести, письма к отцу, заметки. Иногда не пишу, и мы ложимся спать. Иногда я хожу в бары (в одни и те же, иногда знакомлюсь с новыми людьми, иногда езжу в чужие города и страны, иногда приезжаю в город, где находится отцовская могила, где живут мама, брат и некоторые подруги, но чаще всего я стою на страже своего стабильного распорядка.

Кажется, что в моей жизни после института менялись только парни, все остальное оставалось неизменным. Я плела паутину из рутины, не распутывала кокон, вязала одеяло, которое накроет меня с головой. Защитит от неопределенности. Неопределенность обливала холодной водой, сочилась из рукавов, заставляла ныть спину, опускала плечи. «Ваш салат ушел из нашего меню», «Нам нужно расстаться», «Я уезжаю из России», «Он умер сегодня утром, ты пойдешь на похороны?», «Наше кафе закрывается, нужно искать другое», «Давай останемся друзьями», «Все организации и кофейни в Москве закрываются на карантин из-за ковида», «Путешествовать невозможно – страны закрылись из-за пандемии», «Самолеты в Европу больше не летают», «"Кока-кола" уходит из России», «"Макдоналдс" закрывает бизнес в Российской Федерации», «Совет ЕС приостановил соглашение с Россией об упрощенном визовом режиме», «Этот сорт кофе больше не производят».

Россия – страна неопределенности. Мир – опасное место, полное неожиданностей. Я нигде не буду чувствовать себя в безопасности.

До твоей смерти мой мир был стабилен, как стабильны контурные карты, которые каждый год сдавали тебе школьники, когда ты преподавал им географию. Я сидела в твоем кабинете и разглядывала эти кривые рисунки с отмеченными кружочками, квадратами, треугольниками – полезными ископаемыми. Я спрашивала у тебя, обводя крошечными пальцами труды какого-то семиклассника: «Это все – Россия?», ты отвечал: «Да, это все – Россия». Я улыбалась – радовалась тому, что Россия такая огромная, что даже на нераскрашенной контурной карте она выглядит величественно. Ты заканчивал проверку, ставил последнюю размашистую подпись, выключал свет и говорил, что пора бы ложиться спать, у нас завтра много дел (удивительно при этом, что в одно из утр ты просто не проснулся, а я до сих пор просыпаюсь – каждое утро).

Ты составлял для меня расписание на каждый день. Помимо детского сада, а затем – школы, я должна была выполнять все твои задания. Ты ставил мне за эти задания оценки – пятерки, четверки, тройки. Я мыла посуду, помогала тебе в саду и кабинете, решала (ладно, пыталась решить) составленные тобой уравнения, писала сочинения на выдуманные тобой темы, выписывала из энциклопедий информацию, которую ты велел запомнить, учила наизусть стихотворения, которые ты задавал выучить. В моей жизни все было стабильно – я знала, чем займусь завтра, потому что ты знал, чем мне необходимо заняться.

Я понимаю, откуда у меня такое отвращение к оценкам (я преподаю литературу, но никому – никогда – не ставлю отметок), понимаю, почему мне так тяжело дается свободное время (в моем детстве не было такого понятия – «свободное время»), отчего я люблю письменные упражнения и дневники, а еще знаю, почему у меня такая непереносимость неопределенности – спасибо тебе, папа.

Глава шестая Черное и белое