Письма к сыну

И на другое утро я пошел по его заданию. День был теплый, и парила, чутко дышала земля. Но через час я уже все забыл, растерялся. У меня в глазах вдруг встала такая синь, что застучало сердце. Я смотрел, смотрел — и не верил. Передо мной расстилалась сплошная водная гладь, по которой зелеными зыбкими родинками разбегались небольшие островки, возвышения. Что за чудо! Нет, я не ошибся: это сияли вешней водой, тянулись к небу, к веселым птицам наши луга. Но откуда столько воды? Вроде и наводненье-то нынче не больше прошлогоднего. Но воды было много! И птиц тоже много — целые тучи!.. И дикие утки, и чайки, даже залетели откуда-то дикие лебеди. Я смотрел на это белое чудо — видение, и все во мне замирало и зябко сжималось: вот и повидал наконец шипунов, повстречались… А когда это было в последний раз? Наверно, в детстве было, конечно же, в детстве…

Но что лебеди? Хотя это здорово — лебеди!.. Зато в то лето столько накосили сена, что хватило его на план и на обязательство, да еще и на личных коров осталось. Сено и стоговали, и завязывали в тюки, прессовали. Я сам был на одном из воскресников. Запомнилось мне, надолго осело в душу то веселое настроение — и песни, и купание в Тоболе, и особый чай на вишневых корешках и на травке. Но больше всего мне запомнилось, как радовался тогда, ликовал председатель: он и сгребал сухие валки и подавал на зарод, он и шутил больше всех и смеялся, он успевал везде, и всем он был нужен, и все его звали к себе, — и чтоб стоять только с ним, только с ним. И чтоб только его голос слышать, дыхание… Как я ему завидовал… А вечером председатель пригласил меня домой: приходи, мол, на огонек, поговорим по душам.

И вот уж я в гостях: сижу в большой светлой комнате и смотрю на них, а они — на меня. За широким длинным столом сидит вся семья Архиповых и пьет чай. Вернее, пьют только старшие, а младшие Архиповы увлекались сказкой «Несмеяна-царевна». Они расположились рядком на диване, и Андрюша неторопливо читает: «Как подумаешь, куда велик божий свет! Живут в нем люди богатые и бедные, и всем им просторно…» Голосок у него то поднимается кверху, то переходит в громкий тревожный шепот, то совсем-совсем опадает. Может, так и надо читать наши русские сказки. Конечно же, так! Иначе бы не сияли глаза у сестренок — у Наташи и Олюшки!..

И так проходит час, а может, и больше. А я все сижу среди старших. Мы потихоньку беседуем и так же не спеша попиваем очень крепкий чай с густым молоком. Оно такое густое, что сверху в чашке стоит янтарная пленочка. Но чай все равно хорош — он веселит меня, успокаивает. Да и разговор меня успокаивает: мы говорим о грибах, о рыбалке, о наших озерах. Ну и, конечно же, о колхозных делах. Потом замолкаем надолго и о чем-то думаем, вспоминаем. Затем опять выходим из своего одиночества, и вот уж снова — снова спешим друг к другу с вопросами, — и даже горячимся теперь, не дослушиваем… И вот опять замолкаем надолго, и только голос Андрюши что-то вещает о Несмеяне. Наконец хозяин нарушает молчание:

— Крестьянское дело должно быть потомственным! А иначе — все прахом, каши не сваришь… — Он посмотрел на меня недоверчиво: почему, мол, молчишь, не согласен? Но я с ним согласен, очень согласен. И жена Люда с ним тоже согласна. Она — верный друг его и помощник. Она в колхозе «Россия» — главный экономист.

И вот уж он переводит глаза на нее, и глаза его ждут поддержки, сочувствия, и поддержка приходит:

— Правильно, Витя, согласна я. Нужно хранить в семьях наши традиции… На земле нужны крепкие люди — хозяева. А то языком-то порой мы работаем, а как до дела — сразу уселись…

В ответ на ее слова он усмехается, но усмешка не злая, а добрая. И в глазах — тоже свет, добрый свет, И все-таки не выдерживает:

— А как хранить — ты подумала? Ведь город рядом — такой насос… Не насос, а целая водокачка.

И прав хозяин. До города всего тридцать два километра. А дорога — чистый, ровный асфальт. И уезжали всегда по этому асфальту только самые молодые, самые лучшие. А кто их осудит? Им хотелось белый свет посмотреть, да и себя показать. А некоторых сами родители отправляли: давай, мол, сынок, поезжай, собирайся! Ищи в городе свое положение. А у нас кого — все нехватки да недостатки. И того нет, и другого. А когда направится все — нам еще не сказали…

И уезжали навсегда те сынки и любимые дочери. Оставались одни старики с тяжелыми думами — нам, мол, ехать уже в город не надо, нам уж только в борок, на покой… Оставались, конечно, и молодые. Но это были все люди с профессиями — трактористы, комбайнеры, шоферы. У них на руках уже были машины — значит, и заработок. И вот это держало…

— И такой насос работал безостановочно, — продолжает свою мысль председатель. — Он и теперь работает, как часы…

— А почему? — Я оборачиваюсь на хозяина дома и чувствую, что волнуюсь. — Почему и теперь иной смотрит на назначение в деревню, как на страдание… как на несчастный случай, на горе?.. Почему тебя оставляли в аспирантуре, а ты все же поехал?

— Ну, я — это я, — смеется хозяин.