Письма к утраченной

Ага, держи карман шире, мысленно сказал себе Уилл. Чудеса случаются – но только не с ним.

Глава 20

1943 год

Стелла высматривала Нэнси из окна гостиной. На улице мальчишки затеяли какую-то замысловатую игру с применением бутылок из-под молока, до половины наполненных землей и камешками. Каникулы в разгаре, на детских лицах мрачная сосредоточенность. Вот Нэнси показалась из-за угла. Дети дали ей дорогу, скрылись в тени растрепанной буддлеи, что растет в саду Альфа Броутона.

Стелла схватила сумочку и бросилась к входной двери, нарушив покой пустого дома. В связи с отпуском Чарлза преподобный Стоукс проявил неслыханную тактичность – сказал, что едет навестить однокашника. Стелла уговаривала его не предпринимать путешествие, но преподобный Стоукс был в прямом смысле глух к ее протестам. Теперь, без привычно орущего радио, приходской дом казался зловеще тихим.

Нэнси при появлении Стеллы даже попятилась.

– Охолонись! У тебя вид, будто ты из тюрьмы сбежала. Что, Чарлз внезапно вернулся?

– Нет. Просто я тебя в окно увидела и вышла навстречу. Не хочу на автобус опоздать.

– Точнее, хочешь узнать, есть тебе письмо или нет, – сказала Нэнси, косясь на Стеллу. Они шагали к остановке. – Не обессудь, разочарую. Сегодня письма нет. Ты ведь знаешь, как почта работает. Может, завтра придут сразу три.

Стелла молча кивнула, проглотив слезы. Последние два дня она жила надеждой и счастливым ожиданием. Теперь, когда Нэнси разом лишила ее обеих эмоций, Стелла почувствовала себя марионеткой, у которой обрезали все нитки. Минуя мальчишек, затаившихся в тени, Нэнси стиснула руку Стеллы: мол, не унывай.

– Нынче хандра под запретом. Держись, думай о хорошем. Помнишь, как в песне поется: «Улыбайся, улыбайся, улыбайся»[23].

Нэнси, конечно, права, мрачно подумала Стелла. Сейчас нет в мире ни одного человека, которого не терзали бы тоска и страх за близких. Носиться со своей тревогой – эгоистично, портить настроение другим – непозволительно. Стелла натянула улыбку.

– Верно, Нэнси. Не каждый день нам удается вырваться куда-нибудь вдвоем. Кстати, ты отлично выглядишь. Пальто новое, да?

– Тебе нравится? – Вид у Нэнси был загадочный. Она отпустила руку Стеллы, потуже затянула пояс габардинового тренча и манерно сунула ладошки в карманы. – Это Лен для меня добыл. Одному Богу известно, где и какими правдами и неправдами. Как говорится, не задавай вопросов – не услышишь вранья. У него связи – о-го-го! Причем всюду. Надо вас познакомить. Как увидишь его, сразу голову потеряешь. Лен просто душка.

Последний пункт Стелла оспаривать не бралась, а вот перспектива потерять голову от нового приятеля Нэнси казалась сомнительной. Из обрывочных сведений, сообщаемых подругой, Стелла уже составила представление об этом Лене. Темная личность. В битве за Дюнкерк его ранило, он, если верить Нэнси, лишился легкого и к дальнейшей строевой службе негоден. Работает «по секретной части». Вероятнее всего, на черном рынке спекулирует.

– Замечательное пальто. Сама элегантность. Ты в нем похожа на Кэтрин Хепберн.

Нэнси пригладила волосы.

– Вот и Лен так говорит. А куда это твой благоверный слинял? Неужто своих рафинированных родителей навестить?

– Нет, он в Девоне. Поехал к Питеру Андервуду.

О намерении провести «пару дней» из двухнедельного отпуска в Девоне Чарлз объявил как бы между прочим. Докембриджская Стелла – наивная и доверчивая – не уловила бы небрежного презрения в голосе, не сочла бы подозрительным тот факт, что Чарлз цедит слова, едва двигая челюстями. И, уж конечно, от той, прежней Стеллы укрылся бы истинный смысл сообщения.

– Ну тебе и лучше. Как вообще у вас отношения с тех пор, как он вернулся?

Кроме Стеллы и Нэнси, на автобусной остановке никого не было; значит, лгать не придется.

– Натянутые у нас отношения, – вздохнула Стелла. – Я знаю, у Чарлза много чего на сердце, но со мной он делиться не хочет. Порой мне кажется, он вообще забыл, что мы женаты. Думает, я, как раньше, экономкой у него служу.

– Надо же! – Нэнси вскинула тщательно прорисованные бровки. – Так вы что, и не спите вместе?

Стелла покачала головой. Жаль, что она таилась от подруги; надо было с самого начала признаться, что Чарлз ею пренебрегает.

– Он запирается от меня – или в кабинете, или в церкви. Вчера не появился к ужину, я сама пошла в церковь, а он лежит ничком на ступенях алтаря. Я думала, у него инфаркт, а оказалось, он просто молился.

Описанный эпизод – религиозный пыл и отчаяние Чарлза – напомнил Стелле их брачную ночь. Только на этот раз она все поняла. Вооруженная знаниями об отношениях полов, Стелла прониклась к мужу глубокой жалостью, почти нежностью. Хотелось разговорить его, утешить по-сестрински, но ее порывы неизменно натыкались на холодность Чарлза.

– Молился? Интересно, о чем?

– Один Бог знает.

– О, наш автобус. Ну, куда сначала направимся – по магазинам или в кино?