Письма моей сестры

– Это ужасно, Кэти. Отвратительно. – Он сердито фыркнул. – Теперь я никогда не отмоюсь от позора. Парни будут весь год кормить всех знакомых этой историей. Весь Сити узнает о ней.

– Не преувеличивай.

– Кэти, тебе всего-навсего надо было тихо сидеть. Ты обещала. – Он казался ужасно обиженным. – Это самая жуткая ночь в моей жизни! – повторил он.

– Если уж эта ночь для тебя самая жуткая в жизни, значит, ты неплохо живешь, – не удержавшись, съязвила я.

Тогда он отвернулся от меня.

– «Эбеновое дерево и слоновая кость»! Б…! Охренеть!

– Сэм, не ругайся! Беллс…

– Хватит. Давай говорить начистоту. Значит, мне нельзя ругаться при ней, а ей можно рыться в моих дисках и выставлять меня идиотом перед друзьями. Да, Кэти, все понятно. Почему ты позволяешь ей это делать?

– Она сделала это не по злому умыслу, это была всего лишь игра. Ей было скучно, вот и все.

– По-моему, она прекрасно сознает, что творит. Просто прикидывается.

Сэм в чем-то был прав. Но… Мое терпение уже иссякало.

– Пожалуй, если бы ты общался с ней чуть больше, все было бы иначе, – предположила я. – Она уверена, что ты к ней плохо относишься. Вот почему она не любит тебя – пока не любит, – добавила я, увидев его лицо. Он не привык к тому, что кто-то его не любит. – Она полюбит тебя, только на это требуется время, вот и все.

В это утро я наблюдаю, как он варит себе кофе в серебристой кофеварке. Мне лишь показалось, или Сэм в самом деле не дотрагивался до меня после приезда Беллс? А ведь все девять месяцев мы то и дело старались коснуться друг друга, часто держались за руки, обнимались. А теперь словно дали обет воздержания.

Беллс ест самодельные мюсли и пьет мятный чай. Она стала кашлять. Вот это да. Похоже, она может слечь с простудой.

– Чем ты сегодня займешься? – хмуро интересуется у нее Сэм.

– Не знаю, – отвечает она.

– Ты останешься дома, а я схожу на йогу, – говорю я ей. Я никак не могу взять Беллс с собой. От одной женщины в нашей группе неприятно пахнет, и Беллс наверняка сообщит ей, что она воняет. – А потом мы поедем в мой бутик.

– Превосходно, – говорит Сэм, хотя и не слушал меня. Его мысли наверняка по-прежнему сосредоточены на неудачном покере. – Что ж, погода сегодня неплохая, – невпопад сообщает он.

Я смотрю в окно. Моросящий дождь. По прогнозу к вечеру ожидается гроза. Сэм все-таки вроде старается больше общаться с Беллс, но я заметила, что он не может смотреть на нее. Кажется, он боится встретиться с ней взглядом.

Звонит телефон, и Сэм использует это как удобный повод, чтобы уйти.

– До вечера. – Он берет со столика ключи от машины и удаляется. Я даже не успеваю с ним попрощаться.

15

После йоги мы с Беллс садимся в автобус и едем в мой бутик.

Мама редко покупала нам с Беллс одежду, поэтому я научилась шить. Нет худа без добра.

– Где ты взяла этот материал? – подозрительно спросила она как-то раз. Это было утром во время школьных каникул. Я сидела на диване и кроила красную занавеску, которую нашла на дне старого, затхлого ящика. Из школьной кальки я сделала выкройку и нашла мамину ножную зингеровскую швейную машинку черного цвета.

– Я шью юбку, – с гордостью объявила я.

Она внимательно посмотрела на мою работу, как всегда, пренебрежительно хмыкнула и отвернулась, пробормотав:

– Что ж, милая, это очень хорошо. Всегда полезно иметь какое-то хобби. Я дам тебе еще другую ткань. – Думаю, она на самом деле обрадовалась, что я нашла себе занятие на школьные каникулы и теперь буду тихо шить и не проситься в магазины, а это значит, что она сможет без помех работать в своей студии.

Рукоделие было единственным предметом, по которому я получала восторженные похвалы в школе. Никто из девочек из моего класса не любил эти уроки, мало того, они дразнили нашу учительницу, миссис Хук, так жестоко, что она дрожала от страха, когда приходила к нам на урок. Она заикалась и не могла правильно выговорить слово «шпулька». Я была ее золотой ученицей. Меня единственную просили показать мою работу директрисе. Миссис Дэвис сидела в своем кабинете с сигаретой, свисавшей из ее рта, и с золотым шаром на цепочке, болтавшимся поверх ее черной водолазки. Обычно она держала книгу в желтой от никотина руке и гладила своего мопса. Она говорила мне хриплым голосом, что мой халат-кимоно или что-то другое – настоящий триумф, и в качестве награды позволяла погулять с Берти.

У меня рос интерес к моде, я стала сама шить себе всю одежду. Я начала прочесывать все магазины тканей и галантереи. Я не могла позволить себе шелка и меха в дорогих магазинах, но мне нравилось щупать разные ткани и придумывать, во что я могла бы их превратить. Эмма обычно ходила со мной, притворялась, что ей интересно, но ее глаза очень быстро стекленели от скуки, пока я с восторгом разглядывала рулоны изысканных шелков. Мои карманные деньги позволяли мне наведываться на местные рынки, и я искала там кожу, чтобы шить жакеты и юбки с разрезом. Я научилась торговаться за бисер, молнии, перья и мерный лоскут.