Письма на краю тумана. Инстаграм-роман

Обычно, когда Энес ей подносил чашку кофе, она говорила «благодарю», но если честно, она никогда не говорила этого. Она только бормотала эти слова, теряя гласные, куда-то в складки своего рта и воротника у шеи. Если мимо проходил кот, то его нужно было отогнать (невероятно красивой, элегантной палочкой с золотой головкой), а если кот спал на стуле, то именно за этот столик ей нужно было сесть, согнав спящего беднягу. При этом, конечно, стул выбирался другой. И делала она это так элегантно и грациозно, будто не нарушала чей-то сон, а, следуя благородному душевному порыву, выпускала животное на волю. Она вообще очень элегантна – надо отдать ей должное. В ней была какая-то притягательность от этой суровости. Возможно, просто как диковинку из какого-то паноптикума, ее хотелось разглядывать, но не вступать в диалог. Упаси Аллах. Она как эта ее палочка, она трость – подтянутая, собранная, с блестящим и холодным набалдашником. Наверное, она могла и огреть чересчур активного ученика подобным милым аксессуаром. Во всяком случае, на птиц она им замахивалась регулярно.

«Неужели она на самом деле такая, какой кажется», – думал Энес с сомнением, – люди часто заблуждаются, считая, что видят других насквозь. Но, возможно, и я ошибаюсь». Ее седые волосы были убраны в тугой пучок на затылке, напоминающий горстку несчастного пепла, из него выпало несколько снежных прядей-сосулек. Она была аристократично бледна, безжизненно бледна, с двумя черточками румян на высоких скулах, которые скорее придавали образу комичности, а не жизни. Румяна были бессильны. В ней не было жизни, она появлялась только в те моменты, когда она чем-то укоряла. Тогда казалось, ее наполняет какое-то только ей понятное удовлетворение. Будто в ее цепкие лапки попала добыча, и теперь бедняжка может не трепыхаться, она обязательно превратится в сморщенный изюм. Безусловно, эта призрачная власть и надменность ее забавляли. Как мало нужно для радости и этому человеку тоже.

Она сидела прямо, с ровной спиной, будто проглотив кол, с высоко задранным четким подбородком. Сухая, с тонкими пальцами – про такие говорят «музыкальные». В перчатках-морщинах, очень собрана, самодовольна. У нее были тонкие, угловатые, скупые черты лица и такая же сетка тонких морщин-углов. Лицо этой дамы всегда было скрючено особым, непостижимым образом, все перекошено, будто она только что съела дольку лимона или неспелый крыжовник. Ее глаза маленькими бусинками с шипами впивались во все вокруг, оставляя проколы. Она была одета по-европейски, предпочитала темные вещи, иногда в клетку. Жакет, юбка или платье (но никаких брюк) и обязательно в белой накрахмаленной и скрипучей от этого блузке. На вороте к блузе была приколота камея и кружевная оторочка создавала что-то типа ошейника, как у какой-то важной птицы. Казалось, кружево было настолько жестким, что если бы Сайжи-тейзе неловко дернула головой, оно тот час бы снесло ей голову, подобно гильотине. Но у нее не было неловких движений. Она двигалась также сухо, четко и жестко, что ли. Так что голова была на месте и легко могла осыпать всех вокруг своей черствостью и шипением.

Удивительный человек, вроде не делает ничего откровенно плохого (Сайжи-тейзе снова гневно глянула в сторону идущей мимо девушки; хорошо, что взглядом не убивают). Но она буквально искрится, источает всю эту «плохость», мелочность, яд. Нет, Энесу не казалось, она действительно была такой. Где же все это обаяние снисходительности, так необходимое возрасту? Где это милосердие? Капля снисходительности может сделать нас добрее, а одно милосердие способно умножить радость вдвое. А ведь она когда-то была девочкой, маленьким ребенком, чьей-то радостью. Прелестью. Любовью. Хотя нет, такие люди уже рождаются тростями – старыми, сухими и жестокими прутьями. И ты должен их тоже уважать. В данном случае, Энес предпочитал сдержанную учтивость. Возраст и мудрость не всегда попутчики.

Энес пост