Письма Непокорного. Том 1 (СИ)

Думаю, что на протяжении последних двух лет не было ни одного хоть сколько-то значимого для меня момента, к которому я не приобщил бы тебя. Это письмо должно было бы остаться здесь, возможно, потому, что мне хочется донести больше, чем простые слова, даже если это слова дружбы... Однако, испытываю потребность вновь подтвердить, что жизнь моя проясняется только такими людьми, которые, подобно нам, но на их собственном плане, осмеливаются, экспериментируют и всегда стремятся ко всё большему пробуждению. Не было ни одной из ваших радостей, ни одной из ваших немощей и невзгод, которые бы меня не настигли.

В прошлом году в Гвиане я написал тебе письмо, но оно осталось в моих бумагах. Написать тебе побудили меня не поспешные пара слов, которыми обмениваются между двумя поездками в гудящем как улей бистро; но некий образ тебя -- который навечно остался во мне -- тогда, вечером, когда мы расставались возле Инвалидов*. Спрашиваю себя, можем ли мы сделать что-то ещё, кроме того, чтобы бросить несколько взглядов, далеко-далеко, туда, где может выразиться нечто острое и мучительное, и разделяющие нас время и расстояние, и невыразимая связь, объединяющая нас в самых глубинах наших сердец. Я чувствую, сколь трудно описать всё, что нас объединяет. Могут ли нас ограничить эти неясные символы и знаки жизни, которыми мы обмениваемся сквозь дали, как два корабля в открытом море? Что мы можем? Что мы можем...

Хотелось бы рассказать тебе обо всех этих образах, встречаемых мною на протяжении двух лет; образах, в которых читается всё тот же вопрос. Некоторое время назад я получил письмо из Гвианы от парня (Жинести), которого я встретил однажды вечером в одном из убогих кварталов "бухты" в Кайенне. Смогу ли я передать тебе ясный взгляд этого парня, неподвижный, молчаливый, в углу этого притона, где он ел свой рис каждый вечер -- взгляд абсолютно изолированный, одинокий. Он не пил; казалось, это одиночество было для него лучше алкоголя. Мы поговорили. После бурной жизни в партизанском отряде в Индокитае Жинести случайно попал в Гвиану и довольно неожиданным образом выбрал работу в Почтовом Бюро -- целый год он стоял за кассой ("или как там это называется"...). Жинести, насколько я понял из его рассказов, немало испытал и был "готов ко всему": как к самоубийству, так и к выживанию, как к работе киллером, так и к монашеству; но поразмыслив, что всё это слишком "ярко", он предпочёл продавать марки. Я получил от него письмо через год после нашей встречи, хотя ничто не позволяло мне предположить, что мои слова как-то затронули его. Теперь он делает вид, что ищет золото в джунглях ("делать вид" было страховочной мерой для некоторых из нас).

Перечитывая письмо, я подумал обо всех Жинести, которые бродят по миру, тех, кого я встречал в Индии или Гвиане, в Бразилии, во Франции... Этих людях, которые могут быть как святыми, так и террористами; этих аскетах, для которых больше ничего не имеет значения: ни положение, ни будущее, ни деньги, ни любовь, и которые продолжают бродить с этим бесполезным огнём в сердце -- или остаются безмолвными и неподвижными в созерцании внутренней ледяной пустыни. За десять лет моих странствий я встретил немало Жинести, принадлежащих разным психическим и интеллектуальным уровням. Их образ и их вопрос я хотел бы передать тебе... Что мы можем сделать?

Кажется, среди сомнамбул нашей концентрационной эпохи начинается восход новой расы людей -- и это наиболее чистые искатели приключений, авантюристы, подобных которым земля ещё не знала, рыцари Апокалипсиса, вызывающие ад и разрушения, сами того не желая; заключённые без камеры и гестапо, живущие в состоянии милости их ежедневного приговора; аскеты нового типа в состоянии молитвы, без церквей, без распятий; мистики, отказавшиеся от блаженства; кочевники и бродяги, больше не верящие ни в движение, ни в неподвижность. Это люди крайностей, пылающие сердца, полные контрастов, верные самим себе, как в горе, так и в радости; люди концлагерей, рождённые из небытия; люди без корней, но укоренённые в самих себе твёрже, чем камень в сердце скалы мира. Они -- их собственная причина и их собственный крест, их ад и их блаженство. Они уже сожгли все бунты, все отрицания и стоят в одиночестве, словно голое ослепительное утверждение среди пустыни мира.

Это люди справедливые и чистые сердцем, но они не боятся самой вопиющей несправедливости и самой грязной нечистоты: они сполна участвуют в делах мира, и однако, недвижны, как камень среди неуправляемого дрейфа. Что делать с этими людьми?

Безусловно, все эти Жинести, готовые ко всему, представляют ужасающую силу, которую можно использовать. Я вообразил, а что если взять десяток таких -- наилучшей закалки -- из тех, кого я знаю, а потом, что: объединить их? организовать? Мне кажется, я смог бы это сделать. Не знаю, почему, но мне кажется, что некоторое число таких людей чего-то ждут от меня; возможно, они смогли бы меня выслушать. Но что можно с этим сделать?? Решить этот вопрос значило бы решить вопрос нашей эпохи.