ПИСЬМА НИКОДИМА. Евангелие глазами фарисея

— Почтеннейший! — запел равви Иоиль, от страха поднимая обе руки вверх и в тревоге на меня поглядывая. Я понял, что почтенный молитвенник за грехи всего Израиля сильно перетрусил и готов даже признать Учителя Мессией, лишь бы не расстаться с жизнью в случае переворота. Но ненависть Ионатана была непримиримой. Этот человек еще никогда никому не уступил, и я уверен, что ничто не способно склонить его к уступкам. В любом случае он предпочел бы смерть.

Крик приближающейся толпы раздавался теперь из–под двойной арки Золотых Ворот. Меня вдруг охватил восторг и азарт. Я на секунду забыл обо всех своих огорчениях, заботах, страхах… «Наконец–то, — думал я, — Он выступил. Показал, кто Он такой. А то, что Он скрывался, дрожал от страха, предсказывал Свою смерть, было только испытанием для Его учеников. Теперь время испытаний кончилось, и пришла пора триумфа. Теперь Он больше не будет всеми преследуемым странствующим Учителем. Стоило Ему выступить, как народ сразу поверил в Него». У меня сложилось впечатление, что у Него расплодились враги, что Он потерял Свое влияние на толпу и Сам утратил ее доверие. Ничего подобного! Приветствия, с которыми Он был встречен в городе, свидетельствовали о триумфе. Перепуганный Иоиль и взбешенный Ионатан представлялись мне беспомощными листьями, которые срывает с дерева мощный порыв зимнего ветра. Правда, есть еще римляне… Но в ту минуту даже они не казались мне такими уж страшными. Мне все было нипочем! Такое резкое изменение ситуации наполнило меня безграничной верой в силу Учителя. «Он все может! — думалось мне. — Он — Мессия! Он скрывался и только теперь, наконец, выступил. Иисус Навин приказал затрубить в трубы и пали стены Иерихона. Что римляне? Может, и они согласятся признать Его. Впрочем, Он все сумеет преодолеть…»

— Мессия, — проговорил я, вызывающе глядя в глаза Ионатана, — будет Таким, Каким Его пошлет нам Всевышний.

Ионатан ответил с бешенством не менее вызывающим:

— Мы не хотим Такого Мессию, даже если Его послал Сам Всевышний.

Шествие уже ввалилось во двор. У меня не было желания продолжать препирательство с Ионатаном. Этот человек, непримиримость которого всегда будила во мне тревогу, перестал для меня существовать. Я обошел его, словно пустое место, и, отломав с дерева ветку, бросился навстречу идущим. Следом послышались неуклюжие шаги Иоиля. Видно, ученый муж рядом со мной чувствовал себя в большей безопасности.

Протиснуться к Учителю была задача не из легких. Сотни, тысячи людей окружали Его плотной толпой. Отовсюду неслись возгласы в Его честь. Это был поистине триумф, в который я никогда бы не поверил, если бы мне рассказали об этом накануне. Из самой гущи толпы, словно громыханье бубна, слышался голос Симона. Ученики окружали Учителя, как гвардия своего царя. Протиснувшись ближе, я, наконец, увидел Его в тот самый момент, когда Он слезал с осла, на котором въехал в город. Сияющие, воодушевленные победой ученики не отступали от Него ни на шаг. Среди них я заметил Иуду: тот просто лопался от гордости. Он бегал из стороны в сторону и отдавал приказания: одним велел потесниться, другим, наоборот, подойти ближе; завидев меня, он кивнул мне головой, но так небрежно, будто я не был ученым фарисеем, а он — купчиком из Везефа. Это был уже не бедняк, таящий свою ненависть под маской смиренной улыбки, но один из высочайших царских придворных.

— Проходи сюда, равви, — милостиво сказал Иуда. — а ты подвинься! От тебя воняет, — прикрикнул он на какого–то амхаарца, проталкивающегося к Учителю. — Подвинься! Слышишь? Сколько раз тебе повторять? Ну! Чего глаза вылупил?

Толпа вокруг скандировала:

— Аллилуйя! Аллилуйя! Осанна Сыну Давида! Благословен, грядущий во имя Всевышнего! Осанна! Слава Царю, который приехал на осле! Аллилуйя!

— Ох, — зашептал кто–то у меня за спиной, — Он не должен позволять так говорить! Это грех, великий грех!..

Иоиль проговорил это тихо, но Учитель, Который тем временем слез с осла и направлялся в сторону Храма, по–видимому, это услышал. Он резко повернул голову в нашу сторону: на лице Его, несмотря на всеобщее ликованье, не было радости. Как и в те моменты, когда, уступая просьбам, Он исцелял и очищал людей, в глазах Его была печаль, а на лице — принужденность. Он шел, а обступившие Его со всех сторон амхаарцы выстилали перед Ним плащи, по которым Он ступал, но с таким видом будто воздаваемые почести были Ему в тягость. Его босые стопы четко выделялись на черном покрытии. Не останавливаясь, Он глянул на Иоиля, и благочестивый ученый скорчился под Его взглядом, как усыхающий от солнечных лучей гриб.

— Если люди умолкнут, то возопят камни, — сказал Он и последовал дальше. Я ринулся за Ним. Однако через мгновение Учитель остановился, словно потрясенный картиной, которая открылась Его взору.