ПИСЬМА НИКОДИМА. Евангелие глазами фарисея

Стало так тихо, что слышно было, как муха летит. По выбритым щекам Пилата мелькнула победоносная улыбка. Этот ход ему удался! Толпа, которая до сих пор была только зрителем, теперь должна была дать определенный ответ. Варавва целых два года был пугалом для всех купцов и богомольцев. С нетерпением ожидая ответа толпы, я тем не менее отнюдь не обольщался относительно Пилата. Его нисколько не интересовала жизнь Учителя, ему всего лишь хотелось поступить наперекор Синедриону. Он сделал бы то же самое, если бы речь шла о любом другом человеке. Он считал, что за два предыдущих поражения ему полагается больше, чем всего лишь один реванш.

Вдруг из толпы вынырнул одинокий голос, наверняка, принадлежавший кому–то из фарисеев (уж я–то знаю выговор амхаарцев):

— Отпусти Варавву!

— Отпусти Варавву, — повторило несколько других голосов.

Если бы сейчас толпе показать: «Вы только посмотрите, кто кричит за Варавву! Разве это ваши люди?!» — то я уверен, что никто из простолюдинов не выдвинул бы этого требования вторично. Учитель совершил не только множество милосердных дел, Он и высмеивал фарисеев, разогнал саддукейское торжище, на котором обкрадывали народ. Его преследователи вели в высшей степени рискованную игру. Но я не предполагал, что наши старейшины так хорошо знают прокуратора. Пилат просчитался: более угодить своим противникам было просто невозможно: нетерпеливым, насмешливым и, одновременно, повелительным голосом, словно не слыша требования толпы, прокуратор заявил:

— Ну, быстро! Выбрали? Значит, вы хотите Иисуса? А может, кто–нибудь предпочитает этого бандита, а не Плотника из Назарета? Нет? Так и быть, я отпускаю Иисуса…

— Нет! — раздалось в ответ. — Нет! Нет! Мы хотим Варавву!

На этот раз голосов было больше. Толпа подобна ребенку, который до тех пор позволяет собой управлять, пока не осознает, что он подчиняется чужой воле. — Отпусти Варавву! Отпусти Варавву! Мы хотим Варавву!

— Варавву? — переспросил Пилат с удивлением и злостью. В дальнейшем ходе событий я уже не сомневался. Народ понял, что Пилат на стороне Учителя. А этим массам тоже была важна вовсе не Его жизнь, а победа над Пилатом. Борьба против саддукеев и фарисеев перешла в борьбу против римлянина. Над ним хотелось им одержать триумф. Кто победил один раз, тот хочет победить и второй. Для них недоуменная реакция Пилата была свидетельством его слабости. Толпа инстинктом чует неуверенность противника. Одновременно грянула тысяча голосов:

— Отпусти Варавву! Варавву! — несся дружный крик. — Варавву! — Теперь уже кричали все, что было силы. «Варавва» из имени человека превратилось в лозунг. — Варавву! Отпусти Варавву!

На лице Пилата проступил гнев. Он, несомненно, был в бешенстве от того, что сам отдал свое оружие в руки толпы, а та повернула его против него. Маленький слуга–грек, каких полно при дворах, подошел к Пилату сзади и что–то быстро ему сказал. Я видел, как щеки прокуратора свело неожиданной судорогой, а глаза тревожно блеснули. В ответ он что–то коротко бросил мальчику, потом оперся ладонями о балюстраду окна и высунулся из него. Он опять говорил через головы людей из храма, словно все еще надеясь, что ему удастся перекричать их:

— Значит, вы хотите Варавву, а не Иисуса?

— Варавву! — на едином дыхании взревела толпа.

— А что мне сделать с Иисусом?

Но мгновение все утихло. Сердце у меня стучало, как молоток. Если бы я крикнул: «Отпусти Его тоже», толпа, возможно, и пошла бы за мной. Вполне возможно… Но я не умею управлять массами. Я не люблю толпы… Я ее боюсь… Мной овладели страх и нерешительность. Язык застрял в горле. Я услышал, как кричат подосланные фарисеи: «Распни Его!» Пот выступил у меня на лбу, дыхание перехватило. «Распни Его!» — повторили те, которые бросили клич. Казалось невероятным, чтобы многотысячная толпа подчинилась их воле. И опять нашим помог Пилат. Все собравшиеся видели, как он скривился, заскрипел зубами и со злостью ударил кулаком об стену. В ответ на это народ торжествующе взревел:

— Распни Его!

Тогда Пилат обратился к старейшинам из храма и синагоги:

— Значит, вы хотите, чтобы я опять предавал распятию? — с иронией спросил он. — Теперь вы сами об этом просите?

— Так хочет народ… — ответил Ионафан, разводя руками.

Крики не умолкали ни на секунду:

— Распни Его! Распни Его!

Побежденный прокуратор закусил губы. Два раза он взывал к толпе — и два раза потерпел поражение. Но этот варвар, которому мерещились когда–то лавры предводителя, был упрям и по–прежнему жаждал любой ценой обратить народ против священников. Впрочем, я его понимаю: одна такая победа принесла бы ему неведомую доселе славу человека, умеющего управлять Иудеей; что до сих пор никому не удавалось. Кесарь сумел бы это оценить. И кто знает, каковы были бы последствия такой победы? Здесь велась своя игра, и сам по себе Учитель был тут ни при чем. Его жизнь была всего лишь ставкой…