ПИСЬМА НИКОДИМА. Евангелие глазами фарисея

— Я поклялся, — простонал он. Он был раздавлен, уничтожен. Он оглядел залу, гостей, словно увидел их впервые. Он, несомненно, видел Пилата, который насмешливо улыбался, но Антипа не ответил ему ненавидящим взглядом. Казалось, он беспомощно пытался найти поддержку. Неожиданно, подобно человеку, который хватается за любую опору, даже не убедившись в ее надежности, он воскликнул:

— Римский прокуратор осудит меня за эту смерть…

Глаза всех присутствующих устремились к Пилату. Тот продолжал улыбаться, но сейчас в его улыбке сквозила любезность. Ему явно польстили слова тетрарха.

— Ты царь, — сказал он, — это твой человек… Кажется, он бунтовал народ… Делай, что хочешь…

В отчаянии Антипа снова смотрел на Иродиаду.

— Ты поклялся, — сказала она.

— Я не могу его убить! — крикнул он.

— То есть ты хочешь нарушить свое слово?

Механически, как вышколенный попугай, Саломея произнесла:

— Дай мне, царь, голову лживого пророка…

— Дай ей, что обещал, — изрекла Иродиада.

— Вы хотите несчастья, вы хотите несчастья, — стенал Антипа. Страх убил в нем ярость, у него в глазах стояли слезы, гримаса бессильного отчаяния делала его похожим на отталкивающую марионетку.

— Я ведь с тобой, — донесся до меня тихий голос Иродиады.

— Зачем его убивать? Он уже не может говорить, он в тюрьме… — продолжал он вполголоса препираться.

Она пожала плечами:

— Пока он жив, он всегда может оказаться на свободе. А тогда может случиться война, бунт, все, что угодно… римляне захотят в это вмешаться, — добавила она еще тише.

— Это пророк, — все повторял он, — святой пророк…

— Ему нечего возвещать, — бросила она нетерпеливо. — Ты царь… Кроме того… — она презрительно махнула рукой, — важно то, что существует…

— О! — стенал он, — О! Зачем ты велела ей танцевать? Я бы тогда не обещал…

— Ты сам этого хотел.

— Сам, сам… Зачем она танцевала?

Девочка снова повторила:

— Дай мне, царь, голову лживого пророка…

— Дай ей, — повелительно сказала Иродиада. — Ты слышал, что сказал римлянин? Он подумает, что ты покрываешь человека, который хотел взбунтовать народ в Иудее…

Тетрарх тяжело вздохнул. Держась обеими руками за голову и сгорбившись, он медленно пошел к своему трону. Уселся. В зале по–прежнему царила тишина, было слышно, как потрескивает масло в лампах. Антипа позвал:

— Проксен! — это был начальник стражи тетрарха. — Пойди, — приказал он, — отсеки голову равви Иоанну и принеси ее сюда на блюде…

Проксен поклонился и вышел. Никто не промолвил ни слова, в зале повисло глухое молчание. Люди так и замерли с полуоткрытыми ртами, как замирает Иордан в тяжелых объятиях Мертвого моря. Девушки испуганно жались друг к другу. Собравшихся охватил ужас. Лампы мигали, по зале пробегал легкий ветерок, разгоняя спертый воздух. Откуда–то из глубины дворца донесся приглушенный крик. Дыхание людей стало громче. Это напоминало минуты, предшествующие первым ударам молнии в нависшем почерневшем небо. С гостей разом слетело пьяное возбуждение. Каждому хотелось сорваться и бежать, но никто не смел тронуться с места.

Потом мы услышали шаги. Они возникли где–то в глубине, в дворцовых переходах, и становились все слышнее — быстрые и в то же время неспешные, каждый шаг ударял в наши сердца, как в погремушки, отвечающие на удар своим собственным звуком. Человек приближался и топот становился все оглушительнее. Наконец, солдат появился в дверях залы. Когда он проходил мимо меня, я увидел голову на блюде… Светлые с проседью волосы купались в крови, глаза были широко открыты и смотрели вверх, на увитый цветами свод, как на восходящее солнце. Проксен подошел к Антипе и протянул ему блюдо. Но тетрарх резко закрыл лицо ладонями и в ужасе отпрянул.

— Не хочу! — крикнул он. — Ей отдай!

Солдат направился с блюдом к Саломее. Девочка взяла его и также двигаясь на пальцах, преподнесла отрубленную голову матери. Та спокойно кивнула. Кто–то засмеялся, словно колодезный журавль заскрипел в колодце. Первым превозмог ужас Пилат. Он сказал равнодушно:

— Бунтовщиков надо уничтожать…

— Правильно, досточтимый прокуратор, — подтвердила Иродиада. — Чтобы другим было неповадно…

— По Галилее опять один такой ходит, — раздался голос кого–то из гостей.

Вдруг Антипа возопил диким голосом безумца:

— Это не другой! Это он! Он! Я его убил, а он снова будет ходить. Его нельзя убить… Он сам говорил: «Я буду уменьшаться, исчезать, уступать дорогу…» Это он!

Рыдая и воя, он натянул себе на голову плащ. Иродиада поднялась с ложа и подошла к мужу. Она обняла его за шею, а он, продолжая всхлипывать, прильнул к ней, как испуганный ребенок.

В ту же ночь я бежал из Махерона. Не я один. Убежали почти все.

Часть вторая

ПИСЬМО 11

Дорогой Юстус!