ПИСЬМА НИКОДИМА. Евангелие глазами фарисея

— А правда ли, — произнес я неожиданно дрогнувшим голосом, — что этот Иисус родился здесь, в Вифлееме?

— Правда, — поспешно согласился он, — здесь у нас, на нашем дворе.

Я внимательно вгляделся в него: блестящие черные глаза, густая борода, спадающая до самой груди. Чувствовалось, что этот человек вырос в атмосфере постоялого двора, куда стекаются сплетни со всего света. Мне не пришлось его уговаривать: не дожидаясь дальнейших вопросов, он стал рассказывать. Много лет тому назад, когда его самого еще не было на свете, к ним на постоялый двор пришли двое странников. Дом был до отказа набит людьми, и некуда было поместить вновь прибывших. Поначалу отец Маргалоса (так звали теперешнего хозяина) не хотел даже пустить их вовнутрь. Но тут появились знаки, свидетельствующие о том, что вновь прибывшие обладают чудотворной силой: стены помещения вдруг раздвинулись — чтобы всем достало места; снег с дождем разом прекратились — и сделалось тепло, как в месяце Таммузе; над городком взошла удивительная звезда, хвостом указующая прямо на постоялый двор. Завидев это, пришельцев тотчас пустили и освободили для них лучшие места у огня. Каждый из гостей и хозяев стремился им услужить и выразить свое величайшее почтение. Женщина была беременна.

В ту же ночь Она родила Сына. Все женщины прислуживали Ей, купали и пеленали Ребенка. Он был красив, как ни один ребенок на свете. Едва родившись, Он уже умел говорить. Сразу было ясно, что на свет пришел великий Пророк. Мальчик рос не по дням, а по часам, как молодой побег шелковицы. Когда Ему исполнился год, Он умел больше, чем иной пятнадцатилетний. И беспрерывно творил чудеса. Заметив, что Его мать таскает воду из источника, что у подножья горы, Он ударил ногой по камню — и прямо из скалы прыснула вода. Обильный этот источник продолжал бить все то время, пока Его родители находились в Вифлееме. А когда они задумали возвращаться обратно в Галилею, Дитя тронуло рукой цепь, преграждающую двор, и от Его прикосновения из нее посыпались статиры и динарии. Его родители смогли купить целый караван ослов, чтобы с удобством вернуться на землю, откуда они пришли…

— И все ты врешь… — раздался чей–то голос.

Слушая рассказ хозяина, я и не заметил, как к нам приблизилась старуха с кувшином на плече. Под подоткнутым платьем виднелись ее сухонькие ноги с проступившими венами, по самую щиколотку забрызганные грязью.

— Врешь все, — снова повторила она строго, поджимая губы, вокруг которых тут же собралась сеть мелких морщинок.

— Ты зачем пришла сюда, мать? — недовольно проворчал Маргалос, однако прервал свой рассказ и отвернулся.

— Зачем пришла, зачем пришла, — ворчала старуха, — а ты не ври, а то все врешь, и врешь…

— Значит, все было не так, как твой сын рассказал? — спросил я, — а как же оно было?

Прежде мне никогда не доводилось разговаривать с простой амхааркой, но на сей раз любопытство пересилило. Женщина, видно, была удивлена тем, что я отозвался, потому что на некоторое время замолчала. Потом подошла ко мне ближе. Теперь она стояла прямо передо мной с кувшином на плече, как солдат перед командиром с поднятым на плечо копьем.

— Если разрешишь, равви, то я расскажу тебе… — начала она нерешительно. — Все было совсем не так, как тебе рассказал мой сын. Он, глупый, думает, что, плетя небылицы, он развлекает гостей…

Она откашлялась, да так и продолжала стоять, не одернув платья, так что мне были видны ее сухие натруженные ноги, забрызганные бурой грязью.

— А было это так… — начала она снова. — День был в точности такой, как сейчас. Шел снег, повсюду была слякоть, верблюды и ослы тряслись от холода, шерсть у них свалялась в клочья, на боках сделались темные подтеки. Тогда понаехало страшно много народу, потому что была перепись… Под вечер на дворе было полным–полно животных, а под навесом вповалку лежали люди. Я страшно устала, просто валилась с ног от усталости. А муж требовал, чтобы я то сбегала за водой, то потолкла зерно в ступе, то управилась с верблюдами. Мой маленький сынок Иуда плакал у меня на руках, потому что у меня от усталости пропало молоко. Я уж не чаяла, когда придет ночь, чтобы все эти люди, которые без перерыва ели, болтали и никак не могли угомониться, наконец, улеглись спать.