Письма о письме

Значит, возвращаясь к пачке, высланной мне, и некоторым вопросам, заданным, обдумываемым или как-то… конечно, сейчас у нас времена монументальные… все наши времена были монументальны, потому что такова жизнь каждого человека, 1970-й, 1370-й, 1170-й… Конечно, мало сомнений, что общий тон накручен. Есть вероятность, что впервые в истории у нас война не нации против нации, а цвета против цвета – Белый, Черный, Бурый, Желтый. На улицах ярость, ненависть. Беда с Белой расой в том, что слишком многие в ней друг друга ненавидят; у других рас тоже так, но не до нашей степени. Нам недостает связности Братства. У нас есть лишь одно, некая ужасающая мозговая мощь и ушлость, да способность драться в нужное время, умение перехитрить, провести и даже задавить противника кишкой. Сколько бы Белый человек ни ненавидел себя, он попросту одарен, но по тому или иному это может быть конец… «Упадок Запада» Шпенглера, написанный столько лет назад… знаки видны… Либо Белышу наконец предстоит обзавестись какой-никакой ДУШОЙ, либо вся его ушлость станет всего-навсего разбрызганной дрочкой…

Возможно, в пачке твоей все равно говорилось и вовсе не про это. После того как я ее получил, у меня было слишком много пьяных ночей и депрессивных дней. И вечно все теряю – работы, женщин, шариковые ручки, победы в драках, запросы на гранты Национального фонда искусств, тому подобное… о чем бишь я?

Ах да, так или иначе, должен сказать, что поэту опасно становиться в позу пророка, поэту/писателю выставляться пророком. Тут в С. Ш. самые серьезные писатели пишут по многу лет, пока о них не услышат или их не признают, если это вообще случится. К несчастью, признают много чертовых дурней, потому что мозги их близки массам. Обычно же писатель сильный на где-то от 20 до 200 лет опережает свое поколение, а потому голодает, кончает с собой, сходит с ума и признан только, если куски его работы как-то потом находят, гораздо позже, в обувной коробке или под матрасом на кровати в борделе, знаешь.

Ну ладно. Скажем, великому писателю С. Ш. наконец все удается… в смысле что ему больше не нужно беспокоиться о плате за жилье, и он даже время от времени ложится в постель с хорошеньким и приятным на вид женским оковалком. Большинство их выдержало (писателей, не женщин) что-то от 5 до 25 лет непризнания – и когда они, в конце концов, получают свой шмат признанья, удержать его не могут. Обезьяна? Черт, еще б! Эта тв-станция? ладно? о чем вы хотите, чтоб я поговорил? Ага, поговорю. О чем хотите узнать? О мировой истории? Смысле Человека? Экологии? Взрыве Народонаселения? Революции? Чё вы хотите узнать? Фотограф из журника «Жизнь»? Конечно, впускайте.

Вот тебе парень, который 15 лет кирял дешевое пойло в маленькой комнатенке, в туалет посрать вынужден был ходить по коридору. А когда печатал, старухи били в потолки и полы свои ручками от швабр, пугая его до чертиков…

«Прекрати, дурак!»

Вдруг каким-то фокусом – он известен… Работу его запрещают, или он шел по Бродуэю с вываленным наружу краником во время Парада Санта-Клауса, и выяснили, что он поэт… Тут годится что угодно. Талант полезен, но не всегда обязателен. Одна из величайших фраз была сказана не философом, а бейсболистом, которому вечно с трудом удавалось держать средний балл у.250… Лео Дюрошер: «Пусть лучше буду везучим, а не умелым…» Все из-за того, что Дюрошер знал: десять или двенадцать одиночных через внутреннее поле с удачным отскоком – вся разница между низшими и высшими.

Стало быть, у тебя старые добрые С. Ш. А. В данный миг, возможно, имеется лишь дюжина писателей, кто способен писать живо и с грандиозным жаром. Из них, скажем, двоих признали (как-то, повезло), 8 сойдут в могилы, даже нигде не опубликовавшись. Оставшиеся 2 будут обнаружены и раскопаны впоследствии по некоему случайному стечению обстоятельств.

Так что происходит, когда одному из дюжины великих наконец везет и он попадает в огни рампы? Легко. Его убивают. Он жил в этих комнатенках и голодал так долго, что теперь верит, будто заслуживает всего, что на него валится, – и продается, стараясь заполнить пустоты одиноких лет…