Письма о русском экзистенциализме

5. Бытие и познание: новая парадигма русского экзистенциализма. Дорогой друг! Наших экзистенциалистов можно изучать с различных точек зрения. Это богатые миры, причем, странным образом, то обнаруживающие свое удивительное родство, то кажущиеся едва ли не антиподами. Сопоставляя воззрения Шестова и Бердяева, я в этом письме подниму еще ту тему, которую оба они имели началом своих философских путей. Тема эта – преодоление Канта: Шестов начал с борьбы против категорического императива, Бердяев – с отрицания вещи-в-себе. В результате, «отстранив этическое», Шестов пришел к своей приватной религии; Бердяев – по типу сознания гностик – раскрылся, как экзистенциалист, в качестве философа творчества. Мой тезис состоит в том, что Канта они «преодолели» следующим образом: Шестов вместо нормативной этики и субъект – объектного мироотношения предложил безусловную и буквальную веру в Бога Библии, а Бердяев – создание мира, альтернативного наличной «объективации». Если «объективация» это парадигма модерна, то Бердяев, ее упраздняющий – один из первых русских постмодернистов. Для него вся действительность вбирается в субъекта, который – в познании – совпадает с объектом, сам делается своим объектом, и его существование (бытие) не что иное, как познание. Кантовский дуализм бытия и знания, таким образом, упразднен их совпадением в сфере духа. Соответственно исчезает и вещь – в – себе – опровергается кантовский агностицизм. Ведь в учении Бердяева акт познания имеет творческую природу – познается то, что самим же субъектом творится, и субъект, познавая, не выходит за свои пределы. При этом вера в микро – и макрокосм спасает Бердяева от солипсизма. Познающий по сути себя самого субъект мистически высвечивает духовный макрокосм: справиться с Кантом Бердяеву, как видно, помогает Штейнер – автор «Философии свободы».

Если Бердяев борется с Кантом в пространстве «чистого разума», то Шестов атакует в первую очередь разум «практический», автономный. В этой области Бердяев выступает как сторонник индивидуальной этики, Шестов же пытается прорваться к древнейшим пластам библейского мироотношения и обрести библейские – Богом данные, райские Добро вместе с Истиной. Шестов – постмодернист – архаист – элиминирует из своего положительного проекта не только познавательную субъект – объектность, но и все прочие дуальные категории (боюсь, что не только пресловутые добро и зло, но даже и мужское – женское). Канта Шестов просто вышвыривает с глаз долой из своего горизонта вместе с древом познания добра и зла. Новая действительность Шестова – бытие, оно же познание – это бескрайняя библейская пустыня, по которой бредет в поисках Бога вечный странник Авраам. Такова шестовская версия фрагмента «Безумный человек» из книги Ницше «Весёлая наука»: безумец с горящим фонарем там бегает в полдень по торжищу, крича: «Я ищу Бога!»[140] Как видите, свою экзистенциальную ситуацию одинокого Авраама Шестов считал не менее безнадежной, чем случай Ницше!

Москва 2019, 20 апреля

Письмо пятое: М. Бахтин и Ж. – П. Сартр: две «прозаики»