Письма полумертвого человека

Или вот какие-то дьячки, которых игрой фортуны (или благорасположением очередного управляющего в казенном доме) занесло в столичные депутаты, под водительством загадочного Каадыр-оола Бичелдея вздумали нас с Вами законодательно учить чистописанию. Кого? - нас, владетельных князей русского языка (кажется, не ошибусь, полагая, что Вы, как и я, ничем другим и не владеете). А все потому же: никто не лучше никого, когда страна прикажет, специалистом становится любой. Вертикаль целиком, может, и жесткая, но в каждом отдельном сочленении звеньев гибка необычайно. Это, береги Бог, покамест еще не шигалевщина ("Высшие способности... изгоняют или казнят. Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается каменьями... Рабы должны быть равны: без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство"), это... ну вот как Александр Володин описывал т. наз. "застой":

Красим по черному серым,

Красим по белому серым,

Красим по красному серым,

Серое - лучший цвет.

Письмо XXXVIII. С. Л. - Д. Ц.

19 марта 2003

Чтец-декламатор

Это если в заветную тетрадку списать стихи - откуда попало и все равно чьи, но только такие, чтобы голосу было просторно, когда вы, в меру волнуясь, произнесете их вслух и наизусть - в гостиной ли при свечах, с эстрады ли на благотворительном концерте, а то и, скажем, в лодке, замершей посредине, допустим, пруда, - и чтобы у слушателей ваших (к чему лукавить? у слушательниц, конечно же), чтобы у них заблестели глаза от какого-нибудь высокого чувства, разделяемого с вами, отчасти даже и обращенного на вас.

Тут будет, само собой, венгерский граф, позорной казни обреченный за любовь к отчизне угнетенной (по-нашему сказать - приговоренный к повешению за участие в сепаратистской вылазке). Как бесстрашно, с какой радостной улыбкой встретил он свою смерть - а почему? потому что до самого последнего мгновения не сомневался: объявят помиловку; почему не сомневался? потому, что его мать сидела на балконе под белым покрывалом! а условились, что будет в черном, если не разжалобит короля! "Зачем же в белом мать была?" Пауза, глубокий вдох - и forte (только, ради Бога, не fortissimo): "О, ложь святая!.. (Опять пауза.) Так могла Солгать лишь мать, полна боязнью, Чтоб сын не дрогнул перед казнью!" Аплодисменты, восклицания, чей-то благодарный взгляд...

В высшей степени уместен умирающий гладиатор: "... А он, пронзенный в грудь, безмолвно он лежит, Во прахе и крови скользят его колена", - и тут наплыв - невинность и счастье где-то на северо-востоке, - судьба так несправедлива - что ж, ликуй, кровожадный Рим! но история отомстит!

Не обойдется и без Апухтина - свидание в психушке: "Садитесь, я вам рад..." - и так далее, все высокомерней, пока сквозь поприщинский бред величия не прорвется пронзительной Офелией (только бы не подвела гортань) ария про васильки, про живые цветы из прежней жизни - в каком-то поле, с какой-то Лёлей...

Коронный же номер, без сомнения, - "Перчатка", рыцарь Делорж восхитительней всех на свете персонажей: ах, вам желательно, чтобы я ценою жизни удостоверил мою к вам страсть? нате вам мою жизнь! довольны? а страсти моей вы, выходит, не стоите! ищите другого дурака! Вот он поднимается на балкон (опять балкон! в балладах всё балконы!), отняв у свирепого хищника искомый предмет роскоши. Его приветствуют красавицыны взгляды, - "но, холодно приняв привет ее очей, В лицо перчатку ей Он бросил и сказал: "Не требую награды!"...

Лет сто назад "чтецы-декламаторы" издавались и были в большом ходу. Один такой - тогдашний - согревал мою собственную бедную юность. Пухлая книжица в самодельном истертом переплете.

И было там стихотворение, которое теперь я вспоминаю чуть ли не каждый день. А прежде не ценил - хотя бы потому, что читать его знакомым барышням не имело ни малейшего смысла, даже и подвывая:

- Каменщик, каменщик в фартуке белом,

Что ты там строишь? кому?

- Эй, не мешай нам, мы заняты делом,

Строим мы, строим тюрьму.

Зачин, согласитесь, эффектный. Однако уже во второй строфе наружу выпирает классовая рознь, и раздается мерзкий запах политики:

- Каменщик, каменщик с верной лопатой,

Кто же в ней будет рыдать?

- Верно, не ты и не твой брат богатый.

Незачем вам воровать.

Это, значит, с тротуара задает вопросы чувствительный в летнем пальто из Парижа и в шляпе-канотье (зовут - Валерий Брюсов: надоело торговать индийским чаем, вышел освежиться, нюхнуть кокаинчику и революционной атмосферы), - а на лесах откликается непонятно кто; судя по состоянию фартука - дворник; но зачем лопата? Вся эта строфа вообще не нужна, поскольку в следующей, в третьей - чувствительный лезет без мыла в душу тем же путем:

- Каменщик, каменщик, долгие ночи

Кто ж проведет в ней без сна?

Который в фартуке - нет чтобы позвать городового - еще раз поддается на провокацию; с похмелья, что ли:

- Может быть, сын мой, такой же рабочий.

Тем наша доля полна.

Декадент, естественно, не унимается, пока его не посылают.

- Каменщик, каменщик, вспомнит, пожалуй,

Тех он, кто нес кирпичи!

- Эй, берегись! под лесами не балуй...