Письма профессора Льва Моисеевича Цейтлина

«А я помню, как в 1927 году Классическую симфонию С. Прокофьева исполняли замечательные музыканты, имя которым — „ПЕРСИМФАНС“ — первый оркестр без дирижёра. Мне доводилось петь с ними и Вагнера, и Моцарта, и новые произведения. Бо́льшего единения нельзя было и представить себе. Здесь была и гармония, и фортиссимо, и пианиссимо…»

«Персимфанс — коллективный ум, убедительный и блистательный по исполнению. Дирижёр нередко отказывается от этого коллективного ума, становясь диктатором…»(Записки, 1982 г., Снегири).

Персимфанс был вторым творческим свершением проф. Л. М. Цейтлина. Свершением огромного художественного значения, которое на этот раз не осталась «за кадром».

* * *

С 1920 г. Цейтлин начал преподавать в Московской Консерватории. В 1921 году он приглашает туда своего коллегу, также выпускника Петербургской Консерватории по классу проф. Коргуева — Абрама Ильича Ямпольского, которого Цейтлин всегда ценил исключительно высоко как скрипача, педагога и ансамблиста. Оба они положили начало новой московской школе скрипачей и стали таким образом «отцами-основателями» советской скрипичной школы. Понятно, что эта школа родилась не на пустом месте, но вклад Цейтлина и Ямпольского в дело воспитания профессионалов высочайшего уровня — солистов, ансамблистов, оркестрантов и педагогов был и остаётся поныне основополагающим в московской скрипичной школе. Яков Милкис, в упоминавшейся здесь книге «О жизни, музыке и музыкантах» писал о своём учителе:

«Атмосфера в классе Льва Моисеевича была исключительно дружелюбной, творческой. Студенты его обожали. Однажды я стал свидетелем истинной заботы Цейтлина о своём ученике. У него занимался Борис Морибель, впоследствии крупный скрипач, концертмейстер Большого симфонического оркестра Радио. Ему предстояло участвовать в конкурсе на замещение этого места, и он пришёл к Льву Моисеевичу с пачкой нот для консультаций по поводу исполнения ряда оркестровых соло… Среди них были и очень трудные сочинения, такие, как например соло из симфонической Поэмы Рихарда Штрауса „Жизнь героя“ и пр. Естественно, тут находились фрагменты из симфоний Бетховена, Брамса, Чайковского… И вот этот старый человек сыграл всю первую страницу поэмы Р. Штрауса „Дон Жуан“ с таким блеском, что мы были совершенно потрясены… Это был самый детальный, обстоятельнейший экскурс в секреты оркестровой игры, свидетельствующий о глубочайшем профессиональном знании Цейтлиным партитур мировой симфонической литературы (весьма весомое подтверждение рассказа Д. М. Цыганова о помощи Кусевицкому в его первых шагах в дирижёрской профессии! — А. Ш.) Затем снова зашёл разговор о «Жизни героя». И опять мастер целиком сыграл труднейшее соло из этого сочинения, причём в паузах напевал соответствующие места из партий других инструментов, ибо знал партитуру досконально. Мне довелось стать свидетелем не просто урока, а исключительно яркого и разностороннего музыкального события».

«Как-то я дерзнул принести на урок „Поэму“ Шоссона, исполнение которой считалось вершиной сольного искусства Цейтлина. Помню, как восторженно Лев Моисеевич говорил об этом замечательном сочинении, первым исполнителем которого в России он был. С этим исполнением связана одна деталь, очень показательная для Цейтлина. В преклонном возрасте у него немного дрожали руки. Это сказывалось, например, на почерке. Однако смычок в руке мастера и теперь словно прирастал к струне — так, что он мог совершенно непостижимым образом блистательно озвучить начальное си-бемоль шоссоновской „Поэмы“. Подобной бесконечности, филировки и полётности звучания мне больше никогда не приходилось слышать… Это был, видимо, его „коронный“ номер…Такое потрясающее мастерство владения смычком и звуком воспринималось как нечто невероятное! Когда я выразил удивление по поводу того, что смычок будто не движется, Цейтлин с улыбкой заметил: „Смычок, конечно, движется, но я не транжирю его“».