Письма. Рабочие дневники. 1942–1962 гг.

Пишу коротко: мне не нравится твое поведение. Ты много читаешь и мало живешь. Я пишу тебе в надежде, что ты еще не совсем отбился от рук. Прежде всего, я приказываю тебе выполнять режим дня, который будет установлен для тебя мамой, выполнять все, касающееся питания, сна и гуляния. Не будешь выполнять — покараю по законам военного времени, выполнишь — дарю тебе свою подзорную трубу, ту, медную. И не думай, что если я получил тройку, то это означает мое падение. Ничего это не означает, и ты в этом убедишься. И еще, пиши мне, иначе буду обижаться, вот сейчас сядь и пиши. Ну, всего. Целую, твой Аркадий.

И опять солдатский «треугольник» из Москвы в Ленинград. И опять сбоку печать с гербом: «ПРОСМОТРЕНО Военной Цензурой 17092».

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 6 ОКТЯБРЯ 1944, М. — Л.

Здравствуй, дорогой братишка!

Прости, что не ответил на твое письмо сразу. Замотался здесь с квартирой, девушки пишут, совсем обалдел. А тут еще начался учебный год. Осторожно, исподволь вступаю в бой с этой страшной гарпией — японским языком. Читаю сейчас хорошую книгу «Дорога на Океан».[5] Тебе ее всю читать рано, но отдельные главы, где описываются будущие войны, ты можешь прочесть. Эти главы — я, впрочем, помню одну: «Мы проходим через войну» и еще другая, раньше этой — описывают последние сражения Советских Республике мировым капиталом. Это очень интересно, обязательно прочти.

Опять и опять, конечно, повторяю тебе: учись только на отлично. Береги маму — ну, это ты и сам хорошо знаешь, но главное — береги маму. Я тебя очень люблю, но если что-либо с ней случится по твоей вине — я никогда не подам тебе руки. Но это, конечно, пустое, ты слишком хороший сын и брат.

Ну, крепко жму руки, крепко целую, твой Аркаша.

Интересно упоминание в письме книги Леонова.

ИЗ: АБС. ЧЕРНОВИК СТАТЬИ «ЛИТЕРАТУРА — ЖИЗНЬ МОЯ»

Первая встреча с книгой. В наше интересное время она происходит порой при весьма странных обстоятельствах. Рассказывает А. Стругацкий:

— Осенью сорок третьего года[6] мне случилось заступить на пост часовым у порога разгромленной библиотеки. Шел дождь, смеркалось, в грудах книг возились крысы. Крыс я терпеть не мог и боялся, и с омерзением ткнул прикладом в ближайшую груду. Растрепанный томик без обложки, без начала и без конца скатился к моим ногам. Я поднял его, чтобы зашвырнуть обратно, но тут какая-то фраза зацепила мое внимание. Я под-пес к глазам испачканную страницу, «…на берег со дна залива поползли танки и, еще наполовину в воде, открывали огонь. Громыхая гусеницами, шаря впереди себя причальными крючьями… Хотя иные из них не останавливались и после нескольких попаданий, первая фаланга была смята артиллерийским огнем… Его, вставшего на хвост, расстреляли в упор, но никого внутри не оказалось, кроме исковерканных механизмов… Прошли четвертая и пятая волны танков, и все еще не было известно, сколько их прячется на дне залива…» Эти строки поразили меня. Кто-то задолго до этой гигантской войны сумел чудодейственно предугадать ее сокровенную суть! Так я впервые встретился с романом Л. Леонова «Дорога на Океан», ставшим впоследствии одной из самых моих любимых книг. Между прочим, дня меня самым сильным образом Коммуниста в литературе до сих пор остается леоновский Курилов, начальник политотдела транссибирской магистрали и профессиональный революционер…

Насколько сильно было впечатление АНа от «Дороги на Океан», можно судить и по большому количеству цитат из нее в книгах АБС всех периодов творчества — от «Страны багровых туч» до «Дьявола среди людей».

Послеблокадный Ленинград БН описывал выше, но есть еще одно его воспоминание того времени.

ИЗ: БНС. БОЛЬНОЙ ВОПРОС

Уже в Ленинграде в пятом или шестом классе я обнаружил вдруг, что у меня есть отчество. Вдруг пошла по классу мода — писать на тетрадке: «…по литературе ученика 6-а класса Батурина Сергея Андреевича». Но я-то был не Андреевич. И не Петрович. Я был Натанович. Раньше мне и в голову не вступало, что я Натанович. И вот пришло, видно, время об этом задуматься.