Письма, рабочие дневники. 1985–1991 гг.

Б. Н.: Нам — приходилось. И нам захотелось сказать, что все не так просто. И народ не тот, и назад вроде не повернуть — все это верно. Но ведь при всем при том — «нация рабов, сверху донизу все рабы», и никуда ты от этого не уйдешь, и нельзя, и преступно это забывать. И если вообще на кого-то можно надеяться, то надеяться можно только на 20-летних, которые всем хороши, но десантники, но омоновцы они! Они гангстеры по психологии своей. Опять же я имею в виду, конечно, массовую психологию, а не психологию отдельных людей.

В. Б.: У вас же получился даже не десант, не гангстеры, а…

В. К.: Люмпеновская!

В. Б.: …скорее стая.

Б. Н.: А?

В. Б.: Скорее — стая.

Б. Н.: Ну какая разница — стая… Это одно и то же.

М. Ш.: Конечно, это тоже в общем-то относится.

Б. Н.: Это оно и есть. Оно и есть — отсутствие принципов каких бы то ни было вообще. Если в мое время было сколько угодно людей совершенно аполитичных, которые, скажем, были совершенно равнодушны там к красным знаменам, к товарищу Сталину, — это на самом деле такими они и были, и политические принципы для них не существовали. Но для них существовали принципы… ну я не знаю… элементарной нравственности, принципы запорожцев, принципы бурсацкие хотя бы существовали там: «Сам погибай — товарища выручай», например. Уж куда ниже опускаться? А когда я современную молодежь наблюдаю, я чувствую, что у них и этого нет. Можно будет своего друга близкого продать на 25 рублей дороже — продадут. Какое-то полное отсутствие вообще каких бы то ни было нравственных канонов. Нет нравственности — вот такое впечатление сплошь и рядом возникает. Хотя при всем при этом — интеллигентные, хорошо одетые, с хорошо подвешенным языком, остроумные, вроде бы даже симпатичные. И внутри вот как… помните — Кельвин рассматривал кровь Хари? Вот там сначала крупные молекулы, потом меньше молекулы, потом атомы, а потом — бац! — пустота, ничего под атомами нет. Так и здесь. Вот, собственно, о чем шла речь в пьесе. Ну, конечно, мы не претендуем, господи, ни в какой степени на истину в какой бы то ни было инстанции и вообще не претендуем. Эта вещь, вообще говоря, она… Я не могу сказать, что эта вещь продуманная, это вот то, что называется — выстраданная. Это, в общем, написано не столько разумом, сколько сердцем.

<…>

Ю. Ф.: Многие посчитали эту вещь конъюнктурной и написанной под момент… что Стругацкие быстренько…

Б. Н.: Ну, во-первых, не быстренько.

Ю. Ф.: …подсуетились и написали эту самую пьесу.

Б. Н.: Я понимаю, что так можно понимать все это дело. И в каком-то смысле это, безусловно, так и есть. В известном смысле эта вещь — конъюнктурная, потому что она именно СЕГОДНЯ нужна. Я не знаю — может быть, завтра уже она и не будет иметь смысла. Ну, слова «подсуетились» — это не совсем то, конечно, что хотелось бы услышать…

М. Ш.: Это остается на совести Координатора…

Ю. Ф.: Да…

М. Ш.: …эта формулировка.

В. К.: Нет, это не на совести Координатора остается…

Ю. Ф.: …а на совести говоривших.

B. К.: Мне многократно приходилось слышать нечто подобное этому утверждению. К сожалению, мимо массового фэнства эта вещь пролетает…

Ю. Ф., М. Ш.: Пролетела.

Б. Н.: Ну, это не удивительно, Вадим. Эта вещь — совершенно не для массового фэнства. Она вообще, строго говоря, даже и не фантастическая. Так что массовое фэнство здесь вообще ни при чем.

C. Б.: Борис Натанович, такой вопрос. Много читали ваших интервью на тему: какие книги вам нравятся больше, какие авторы вам нравятся больше. А вот такой вопрос: за последнее время что вы прочитали, что вам понравилось больше всего?

Б. Н.: Очень трудно ответить на этот вопрос. Но я могу сразу вам сказать, что вот я в 11-м номере «Знамени» прочитал прекрасную совершенно повесть Бондарева… то есть, Бакланова, извините, которая называется «Свой человек» и которую всячески рекомендую вам прочитать. Это просто первое, что в голову придет. А вообще надо сказать, что я читаю сейчас художественную литературу очень мало. У меня на это нет времени, потому что основное время я трачу на чтение газет и журналов; экономика там, политика, социология. И вот на это все время уходит. Да и, конечно, огромное количество работ семинара — сейчас я просто завален рукописями.

С. Б.: А из рукописей что больше всего?