1936. V.24. Соловки. № 62. Дорогая мамочка, поправилась ли ты? Из письма, старого, Анны я узнал о твоей болезни, и с тех пор нет никаких известий. Вообще, последнее время мы были совсем отрезаны от материка, а я и посейчас ничего не получаю, хотя сообщение возобновилось. Безпокойно за всех вас, при дальности разстояний ваша жизнь представляется м. б. и более тяжелой, чем есть на самом деле, или так себя стараешься успокоить. Живу я по прежнему. День и часть ночи проходит в работе, немного читаю, гл. обр. по выходным дням, сопоставляю различные числовые данные, характеризующие жизнь природы, м. б. больше по привычке подводить итоги всему познанному и все приводить в ясность. Провести же какую‑либо углубленную и законченную работу здесь конечно нельзя, так что все мои сопоставления—только материалы, требующие не только разработки и обработки, но и существенных восполнений. Недавно прошел поперек всего острова от моря до моря. Об этом путешествии я писал Анне, так что повторяться не буду. Морской берег здесь весьма отличен от батумского. Тем не менее мне вспоминалось детство. Этот берег, соловецкий, менее поэтичен, но интереснее и более насыщен жизнью, тогда как Черное море исключительно безплодно и безжизненно (вследствие крутизны берегов и сероводорода на глубине, губящего жизнь). Вероятно в связи со старостью меня все более охватывает желание дать себе точный отчет в целостной картине мира, не схему и теории, а конкретную сводку того, что мы действительно и опытно знаем о мире. Это естественно желание подвести итоги своим знаниям и резюмировать их. Раньше все казалось слишком несовершенным и требующим дальнейшего изучения. Теперь же, когда слабее мысль, особенно [нрзб.] хочется установить положительные [нрзб.] опыта, не дожидаясь доработки, которой конца не видно и которая все равно не будет доведена далее даже до относительной степени полноты. Будущее будущим, а всетаки* надо себе сказать, что же есть в настоящем. Этим отчасти стараюсь отвлечь себя от мыслей обо всех вас и от безпокойства за вас. Совсем не представляю, чем занят Шура, что делает Андрей, как живет Лиля. О Лиле я иногда вспоминаю с одним из ее старых знакомых, о Васе—с его знакомым, но все это относится к прошлому, а не к настоящему. —Я здоров, живу в хороших условиях, но конечно сегодня так, а завтра может быть иначе. Крепко целую тебя, дорогая мамочка, береги себя. Надеюсь, Василий и Наташа бывают у тебя, относительно Кирилла — не знаю, т. к. он чаще ездит домой. Кланяюсь Люсе, Шуре, тете.
Дорогая Наташа, письмо Ваше я получил, благодарю за сообщения о Васе, которые дали мне знать то, о чем другие не пишут, вероятно потому что сами не знают. Как мне хотелось бы помочь всем вам, но увы помощь невозможна. Я не знаю, когда ожидается маленький; полагаю, что скоро. Однако, напишите точнее. Полагается просить об осторожности с собою в ожидании маленького. Однако припоминаю, как далекий как бы родственник, старик 80 лет Пекок, Іотлиб Федорович, прислал мне письмо, когда Анна ждала Васюшку и убеждал остерегаться пожара и бешенных собак. Опасаюсь, не вышли бы мои просьбы и советы в таком же роде, и потому молчу. Для Вас эти события—давно прошедшее, праистория, для меня же—вчерашний день, и все бывшее тогда помнится с такою яркостью, как будто буквально было вчера. Даже больше, вчерашний день забывается, и мне трудно вспомнить, что я делал или говорил вчера, а тогдашнее живо в малейших подробностях. Васю, только что родившегося, представляю как будто он сейчас предо мною в пеленках и тюфячке. Впрочем эти пеленки и тюфя- чек * Вы тоже можете представить, т. к. наверное Анна передала их Вам для нового маленького. Будьте здоровы и бодры, жду известий, кланяюсь Вашим родителям и всему семейству.