Письма с фронта. 1914–1917

Дом Федченко какой-то диковинный, оттого ли, что они слишком замкнуты, или по другой причине, но многое у них ненормально: отношения к товарищам по науке, может быть, к самой науке, к вошедшему в семью члену… Последнее просто исключительно. До сих пор держать в голове упорно свою старую думу, теперь уже прямо старческий каприз? В душе человека есть какие-то упорные и злые уголки, которые ни пред чем не поддаются и злым огоньком тлеют до могилы. Увы, это грустно, но так человечно. И об тебе, моя детка, они все запоздало мечтают… Я никогда тебя не ревновал к Федченко, но каждый раз, когда я думаю об их мечтаниях, где-то в глубине, на самом донышке моего тревожного сердца, что-то начинает колыхаться, и нервные струны звенят какой-то торопливой осмотрительной волной… И кто знает? Не была ли бы твоя судьба такая же, как твоей реальной заместительницы? В туманной и недостижимой дали ты им кажешься иной, а если бы ты стала близко, в районе их семейного обихода? И сломали бы тебя они, мою нежную полевую былинку, как гнет и ломает ее суровый непреклонный ветер. Мне сейчас приходит на мысль наше с тобой расставанье в Ташкенте, когда я тебя резко оставил, а затем не пришел и проводить на вокзал. Что тут такое было, какие причины, какие мотивы – все забыто, но острота и сила боли так свежи, как будто я их испытал сейчас… Как важны бывают недоразумения, и как нужно всегда их выяснять и устранять немедленно. Помнишь, как вы меня не дождались ли (с Пославским), ошиблись ли в направлении, и как я повернул с Васькой, и что я с ним делал за вокзалом… как только я его не убил, как он меня не убил… Кажется, тогда запало в меня зерно сомнения в твоей искренности, а за этой точкой нарос по пустякам целый клубок сомнений и страданий… и разрешился он этим оборванным мною расставанием… Может быть, это было так, может быть, я уже это забыл… Сейчас, в моей скромной халупе, под вой ветра и глухие ружейные выстрелы, эти далекие и горькие минуты вспоминаются мне именно в этой последовательности… Ты не была заражена честолюбием, за карьерой не гналась, и то, что во мне могло прельщать других, для тебя было совсем неважно; как человека, ты меня еще не разобрала – письма-то я тебе писал, но что я не дурак, это ты знала и без них… Что же могло приковать ко мне твое внимание? Разве только мой конь, который был действительно эффектен. Все же остальное за этим красавцем было тебе чуждо, далёко, даже несколько пугало тебя.

2 ноября. Прочитал утром написанное и рассмеялся: ишь как меня разобрало и куда хватило – за 12 лет назад и за тысячи верст; а мне-то думалось, что между всем тем и мною давно пролегли безграничные пространства, длинное время, а с ним и тишина забвенья… поди ж вот. Выходит, в моей душе есть такие же углы, как и у Ольги Александровны.

Посылаю с этим письмом казака (у меня их 5), а сам отправляюсь на позиции. Давай, моя детка, головку, глазки и пр., а также наших малых (Геню поблагодари особо за 4 и 5), я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.

Каково ты котируешься сейчас на бирже Лиды-певицы? Привет М-me Кондаковой; молодого подпоручика еще не видел… повышение в чинах всегда опускает темы корреспонденции.

3 ноября 1915 г.

Дорогая моя Женюрочка!

Сейчас перемываем с Осипом твои косточки… Получили только что твои письма – я и он – от 26-го, где ты уже упоминаешь о полученных письмах… «Вот так они всегда, – бурчит Осип, – уж мы ли не пишем… куды чаще. А если на почте какой непорядок, мы-то причем?» Я его охотно поддерживаю, и мы дружно приходим к выводу, что мы – народ безупречный, лучше не надо… с этим выводом мы и принимаемся каждый за свое дело. Сейчас гудит большой ветер и заглушает даже ружейные выстрелы… как будто настала мирная передышка. У нас сейчас и действительно затишье, хотя убыль в людях идет систематическая. Объясняю это привычкой и небрежностью нашего серого героя. Когда ходишь по окопам, только и знаешь, что кричишь на него: «Куда полез напрямки, иди ходами» или «Прячь свою голову, ты (какое-нибудь полевое словечко), думаешь, что австрийцу только умные головы нужны?» или: «Я вот тебе – (прохвост, говно или что-либо в этом духе) – покажу, как высовывать рожу твою напоказ…» Словом, спасая глупца или приучая его к спасительной осторожности, на лексикон не скупишься. Вчера обсуждал с командирами полков меры, чтобы у нас было меньше потерь.