Письма с фронта. 1914–1917

Принесли три твоих «письма», из них одно от 28.XII большое письмо… проглотил их и замечтался… представляю мою красивую женушку, загулявшую, раскутившуюся, соблазнительную, полную забот. Узнал, что Назаренко приехал 22.XI… до сих пор его еще нет и нет той посылки, которая по твоим расчетам должна придти ко мне «увы, только к Новому году»… Воображаю себе Назаренко, делающего детям какие-то игрушки, а они все около него… помогают, смотрят и сопят… Сфотографировать бы их! Уже поздно, ложусь спать и буду мечтать о своей золотой женушке и думать над ее письмами. Сейчас читаю Флобера «Trois Contes» [ «Три повести»]… Особенно трогателен рассказ «Un Coeur simple» [ «Простое сердце»]. Целую. Андрей.

8 января. Проснулся, моя роскошная женушка, в полном здравии и благополучии, после пышек, и хотел почитать немного Библию (я теперь начинаю Книгу Судей… Моисея одолел… головастый был человек и многоглазый), как мне доложили, что скоро будет почтарь. Сажусь продолжать. Осип страшно недоволен вашим молчанием и, кажется, решил вам не писать, пока вы не покаетесь. Я ему сочувствую: скребет, скребет бумагу, сколько потеет… и никакого ответа.

С интересом прочитал твою характеристику Ратмировых; мне очень хотелось бы их повидать и решить вопрос, что у них от отца и что от матери… Хорошо, если второго будет поменьше, так как M-me рисуется мне в очень непривлекательном свете. Конечно, голос Лиды, как только его послушать среди других, тотчас же покажет трещины и несвежесть, независимо от временной неудачи вроде хрипоты. Напрасно она упорствует, питая тайные надежды… А что она их питает, в этом нет никакого сомнения. Тем больнее будет разочарование. У меня случилось с горлом несомненное несчастье, после которого нельзя было и думать о пении, и все же как мне было больно! Какие тяжкие, глубоким горем отравленные дни пережил я тогда! Даже теперь-то, когда у меня такая жена и трое малышей, и то вспомнить больно.

Назаренко, конечно, сама роскошь, но все-таки взять его вместо Трофима нельзя, ибо он 1) специалист по бомбометам и притом единственный, так как армянин и унт[ер]-офиц[ер] немногого стоят, а третий погиб, а 2) он будет произведен в унтер-офицеры, а им быть в денщиках не полагается. Почему это его до сих пор нет? Вот уже прошло восемь дней с начала его конечного срока. Теперь у вас там Никол[ай] Петрович, и вы наболтаетесь. У него в окопах был я не один раз, такая уж у него была грязная рота: интересно было посмотреть. Когда ты получишь это письмо, он уже будет готовиться в обратный путь, так как к 25 января ему надо быть тут.

Очень рад, что Генюша начинает зачитываться… Слегка его надо держать, но только слегка. Чтобы он только читал при хорошем свете (лучше днем) и не клонил близко глаз; а затем из книг ему теперь хорошо Ж[юль] Верн, Майн Рид, немного издания Шерлок Холмса, Кап[итанская] дочка, Записки охотника, может быть, Давид Копперфильд… Я все ждал этого момента, когда он развернется.

Судьба моя пока неясна. Назначения у нас ведутся очень медленно. Своим положением сейчас я доволен: оно независимо и сближает меня с интересными вещами, хотя быть сейчас в Петрограде мне все же сейчас выгоднее. Жду завтра или послезавтра интересных твоих писем… номера их как-то мне неясны. Давай лапки и губки, а также наших малых, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.

Относительно адъютанта напиши яснее. А.

10 января 1916 г.

Дорогая моя женушка!