Письма с фронта. 1914–1917

С посылкой к тебе нового человека дело задерживается: 1) страшно некогда и 2) Игнат – намеченный мною кандидат – топорщится; он придумал еще новый мотив: «Что же мы будем вместе с Осипом…» Я сам бы покатил вместо Игната, уж больно женка мне много обещает: обогреть, обласкать, почесать головку, посмотреть в глаза и целовать… прямо сил никаких нет удержаться от поездки, но… война имеет свои императивы, а сейчас у муженька такая обстановка, что вырваться и трудно, и было бы слишком бестолково. У меня сейчас есть некоторые шансы мимо штаба корпуса проскользнуть прямо в начальники дивизии, и такой момент упускать грешно.

Сейчас я сижу на своем старом месте, о котором тебе говорил Ив[ан] Иванов[ич], и рад, что сюда вернулся: здесь более высоко и дико, природа суровее, глуше, встают вокруг леса, нет жилищ и нет пыли, которая так мне надоедала в последнем месте. Я так люблю здесь одиноко походить по окрестностям, полюбоваться горными картинами и послушать шепот лесов. Как я записал в своем дневнике, война натягивает душевные струны до крайности, но она их не рвет, не рвет даже самые тонкие, и они отзываются на очень нежные и неуловимые темы. Тебе понравились цветы; я их собрал сам, Игнат кое-какие принес уже после; эти цветы – последний вздох зеленых полей, последний привет холодеющих Карпат. Здесь удивительно долго удерживаются, несмотря на холод, цветы, мухи, бабочки… стоишь на воздухе, свежо, и вдруг вокруг тебя запорхает белая (желтая, оранжевая…) бабочка, и странно смотреть тогда на ее причудливый полет. Давай глазки и губки, а также троицу, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.

7 октября 1916 г.

Дорогая моя Женюрочка!

Письмо это передаст тебе Наталья Александровна баронесса Корф, сестра милосердия 3-го хирург[ического] перед[ового] отряда, бывшего до сегодня при моей дивизии, а теперь ушедшего от нас куда-то на юг, в Румынию. Нат[алья] Алекс[андровна] – моя большая слабость, а что она за человек, ты сама увидишь. Расспроси хорошенько ее про наше житье-бытье, как мы пировали, как рассуждали и как грустно сегодня расстались. Нат[алья] Алекс[андровна] расскажет тебе и про мои шаги в дивизии, и про мои работы… Словом, ты выпытывай ее хорошенько. 4 октября дивизия возвратилась на старое место, а мой штаб – в Лучину (Ив[ан] Иван[ович] говорил, что ты ее знаешь), а завтра дивизия делает сгиб на юго-восток и ляжет на позицию примерно от высоты 1406 (в 5 верстах к северу от Кирлибабы) до горы Ботошуль; мой штаб переходит в Брязу. Против меня до сих пор наполовину были германцы, наполовину австрийцы, а теперь будут только австрийцы, но есть данные, что они думают атаковать, и я жду этого с удовольствием, так как работаю с дивизией уже месяц, и мне хочется видеть, какие она даст плоды, т. е. покажет, прав ли я в своих воен[но]-педагогич[еских] приемах или ошибаюсь.

Вчера у меня были итальянцы, две визит[ные] карточки которых и список фамилий тебе пересылаю. Графа Ромеи Лонгена мне удалось дотащить до окопов, причем мы попали в такую роту, в которой до нас 2 были убиты и 6 раненых от артилл[ерийского] огня (один убитый еще не был зарыт, был разбит блиндаж и т. п.); на наблюд[ательном] пункте нас обстреляли; граф видел австр[ийские] окопы с проволокой в 300 шагах впереди… все это привело его в такой восторг, что он обещал донести на другой же день своему монарху, а государю Императору обещал рассказать при первом же случае. По адресу моего хладнокровия под огнем и «полного презрения к смерти» он говорил такие вещи, что если он Государю расскажет половину только, не миновать мне корпуса. Мне он обещал выхлопотать у короля какой-то крест на шею с зеленой лентой, соответствующий нашему Георгию 3-й степени. Ужин прошел у нас блестяще. Я сказал по-французски короткую здравицу за короля Италии, после чего граф произнес длинную речь по-итальянски, на которую я ответил длинной речью по-русски. Целовались мы с графом чуть ли не каждую минуту, 2 раза с маркизом Ориго (известный скульптор, получивший вторую премию за проект памятника Алек[сандру] II), а мой адъютант перешел на «ты» с двумя итальянцами – Ориго и Альбертини… Уехали наши гости пьяными и 7 верст пели не то русские, не то итал[ьянские] песни. Получит награды Соллогуб, все командиры полков и начальник артиллерии. Словом, с моим появлением все радикально меняется: шлют британцев, шлют итальянцев, скоро присылают румын; это мне очень льстит, так как показывает уверенность начальства, что у меня все окажется неплохо.