Письма с фронта. 1914–1917

Н. П. Кондаков много мне рассказать не мог, так как был слишком у тебя малое время. Самый назойливый вопрос, который я всем задаю, это похудала ты или пополнела, или осталась в старой норме, я задал и Н[иколаю] П[етровичу], но он мне на него ничего не ответил, ибо раньше тебя не видал. Он только улыбнулся и, пожав плечами, сказал: «Толстой назвать не придется, но живая, бодрая». Я и без него знал, что ты не бочка, а что ты живая и бодрая, это хорошо.

Нет пока целого ряда твоих писем, так как почтаря нет уже целую неделю; сегодня надеюсь получить серию твоих писем. Что пишешь об Истоминых, очень трогательно… они действительно к нам привыкли. Думаю, что Ев[стафий] Кон[стантинович] по-старому играет каждый день в винт, а его далекий теперь партнер носит каждый день свою буйную головушку под огнем. Я не играл в карты с середины декабря прошлого года, и присланные тобой карты мне пришлось отдать в Офицерское собрание; думаю, что они не распроданы и по сие время.

Доктор Антипин ушел из полка. Если он тебе напишет, будь настороже к его просьбам… он оказался неважным человеком… правда, не по отношению ко мне, но главным образом по отношению к офицерам. Вопрос о боа я и не хотел с ним поднимать. Я думаю, что на самом деле оно стоит все-таки много дороже, чем 140 руб. Когда несут в магазин для оценки, там, боясь, что дадут для продажи, или из чувства гордости всегда уменьшают цену… 200-то руб. оно стоит во всяком случае. Подумай только о том, что оно обработано в Англии и сколько за это сдерут. Завтра утром отправляю другого почтаря в том даже случае, если старый сегодня не приедет.

Чувствую, что никак не могу дождаться твоих писем. Веду дневник почти без пропусков. Мне очень жаль, что в бытность с Павловым я не мог делать чего-либо подобного; но командир полка более вольный человек, чем начальник штаба, который не может позволить себе такую роскошь. О событиях в дневнике я пишу мало, больше останавливаюсь на думах и впечатлениях, проверяю свои старые выводы и мало-помалу стараюсь разобраться в легионе поднятых войною тем. Она должна перевернуть всю Европу, перечертить государства, пересмотреть некоторые науки и дать новый тон искусствам; и нам надо суметь почерпнуть из нее все те поучения и выводы, которые только можно сделать, дабы по возможности облегчить плечи наших детей и внуков.

Сейчас на дворе туманно и сыро, я сижу в помещичьем домике, Пономаренко собирается топить печку, в окно ко мне глядится густой сад; на одном дереве множество мелких яблок, листья деревьев покрыты влагой и каплями. На душе у меня теперь спокойнее – я и сам не знаю, почему, – но еще недавно в те дни было безжалостно тяжело. На войне впечатлительность протекает оригинально: груды трупов и массы раненых трогают мало, а какой-нибудь печальный уголок – плачущий ребенок, раненая лошадь, плетущийся старик – печалит без конца и роет в грустном сердце тяжелые раны… Нашу «даму» мы покинули, и проснувшись в одно утро она тщетно искала своих двух – даже трех – поклонников. Хотели с нею сняться, но все это нам не удалось.

5 ч 30 мин. Снова берусь, дорогая детка, за письмо. Почтаря все нет. День прояснился, и природа смотрит бодрее. Говорят мои офицеры, что дни хорошие и сухие еще будут… говорят потому, что ввиду дождей, идущих непрерывно, закрадывается сомнение в ясной погоде. Графу постараюсь написать, если для этого уловлю подходящее время. Как ты обходишься без мелкой монеты? Тут офицеры наговорили много курьезного. Я думаю, это сущие пустяки, и газетчики кричат об этом за отсутствием других тем. Бери у мясника до 10 руб., зеленщика до 5, булочника до 1 руб., а там давай бумажки… вот и все.

Давай губки и головку, а также малышей, я вас обниму, расцелую и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.

31 августа 1915 г.

Дорогая моя Женюра!

Получил от тебя семь писем, начиная с 14 и кончая 18 августа… Основная в них забота – держанье экзамена Генюшей и маленькая грусть по поводу того, что из арифметики письменной он получил 2 и что только благодаря устному – 4 получил 3 в среднем. Но все это я читал, как документы исторические, так как за два дня пред этим я получил от тебя и Генюши письмо от 19-го с извещением, что экзамен выдержан, а рисунок Генюши дополнял вид той формы, которую ты ему купила. Целуй нашего милого мальчика и поздравляй его с достигнутым успехом. Теперь о деле. Нам вновь нужен телефонный провод. Но чтобы не заставлять н[ижнего] чина долго ждать в Петрограде, ты закажи теперь же 20 верст стального провода; провод семижильный. Адрес завода: Кожевная улица. Кабельный завод. Акционерного Общества С. Смотри, чтобы провод был стальной; есть провод бронзовый и также семижильный, но ты его и не заказывай, и не принимай, если предложат, ввиду его полной негодности к работе. Когда закажешь, то телеграфируй, к какому сроку он будет выполнен, и к нему я вышлю в Петроград человека… или, может быть, провод захватит Осип.