Читаем Письма с фронта лейтенанта Климовича полностью

МОЙ МИЛЫЙ МАЛЬЧИК. ТВОЮ ОТКРЫТКУ Я ПОЛУЧИЛ. ОЧЕНЬ РАД И ГОРД, ЧТО У МЕНЯ ТАКОЙ УМНЫЙ И ХОРОШИЙ СЫН. Я ПОКАЗАЛ ПИСЬМО СВОИМ ТОВАРИЩАМ. ОНИ ГОВОРЯТ — ХОРОШИЙ МАЛЬЧИК, НО ИНТЕРЕСНО, КАК ОН ОТНОСИТСЯ К БРАТУ, КАК ПОМОГАЕТ ОН МАМЕ И БАБУШКЕ, УМЕЕТ ЛИ САМ ОДЕВАТЬСЯ, УМЫВАТЬСЯ И УБИРАТЬ СВОЮ ПОСТЕЛЬ? Я СКАЗАЛ ТОВАРИЩАМ, ЧТО ЭТО ОН УМЕЛ ДЕЛАТЬ ЕЩЕ В МОСКВЕ. СКАЖИ, ВОЛОДЯ, ПРАВ ЛИ Я, ИНАЧЕ МНЕ БУДЕТ СТЫДНО ПЕРЕД МОИМИ ТОВАРИЩАМИ. ДОМОЙ Я ПРИЕДУ, КОГДА ПОБЬЕМ ВСЕХ ФАШИСТОВ. СЕЙЧАС Я ЖИВУ В ЗЕМЛЯНКЕ. ВЫРЫЛИ В ЗЕМЛЕ ЯМУ, СДЕЛАЛИ ИЗ БРЕВЕН КРЫШУ И НАСЫПАЛИ НА НЕЕ ЗЕМЛИ. В СТЕНЕ ОТРЫЛИ ПЕЧКУ, ВМЕСТО КРОВАТЕЙ СДЕЛАЛИ НАРЫ, НАКРЫЛИ ИХ ВЕТКАМИ ЕЛКИ, СОЛОМОЙ И СПИМ НА НИХ. ВЧЕРА Я СДЕЛАЛ ПЕЧКУ ИЗ КИРПИЧЕЙ — БУДЕТ ЛУЧШЕ ОБОГРЕВАТЬ ЗЕМЛЯНКУ. ВМЕСТО ВИНТОВКИ У МЕНЯ ППД ИЛИ ПИСТОЛЕТ-ПУЛЕМЕТ ДЕГТЯРЕВА. КРЕПКО ЦЕЛУЮ ТЕБЯ И ИЛЮХЕЯ. ПАПА.

30 ноября.

Я жив, здоров и веду такой образ жизни, что мне стыдно перед вами. Забот никаких, сыт, одет, в тепле. Немец, проклятый на приличном расстоянии от меня. Находимся сейчас в обороне. Я при штабе батальона. В настоящее время, если не совсем сменил меч на орало, то во всяком случае, чаще держу в руках карандаш, нежели винтовку. Честное слово, тревожиться за меня вам не стоит. Не пропускаю ни одной строчки, где пишется о Москве. Не будут поганые фрицы топтать ее камни. Еще немного и попрут их из-под Москвы и очень крепко. Хотел бы я быть там.

11 декабря.

Сам я жив и здоров, но проклятые царапины на руке никак не заживают. Все это конечно пустяки. На мои открытки не обижайтесь. Недостаток качества хочу перекрыть количеством. Скоро нашему Илюхею два года. Как быстро время идет. Как бы сделать так, чтобы хоть на секунду перенестись к вам и только взглянуть. На всякий случай поздравляю милых мамашу и сына с двухлетней годовщиной. Авось, открытка дойдет к тому времени.

21 декабря.

Мне хотелось бы увидеть вас такими, какими оставил вас весной 1941 года. Снился мне Илюхей. Лица не видно, он у меня на руках, такой тоненький, ножки в чулках. Чувствую, у меня даже слезы закапали. Есть ли у него валенки. Можно ли их достать. Сколько они стоят. Ему надо выправить валенки обязательно. Хотел писать больше, но очень болит рука. Вся распухла как колода и ноет. Сейчас пойду по направлению батальонных эскулапов в полковой госпиталь. Если будет трудно писать, попрошу кого-нибудь или нацарапаю левой.

31 декабря.

Совсем немного осталось скрипеть 1941 году. Время тянется страшно медленно и я умираю от скуки. Обещают принести нам книги, но их все нет. Потолок в избе, где я нахожусь, оклеен «Нивой» за 1899 год. Прочитал все, вплоть до рекламы. Теперь болит шея. С утра была маленькая встряска — хотели нас эвакуировать подальше в тыл. Собрались, проехали километра два и машина встала. Оживить ее не удалось и обратно возвращались пешком. По дороге срубили маленькую чахлую елочку и будем встречать Новый год на старом месте. Газеты сюда давно уже не приходят и, что творится на белом свете, неизвестно. Завтра буду ругаться, если не принесут ничего из книжек. Что еще добавить к сказанному выше? Чтобы слова не расходились с делом, чтобы последний немецкий оккупант был уничтожен не позднее апреля месяца, в мае нам быть вместе и отпраздновать победу. Всем вам быть бодрыми и здоровыми. Это основное, а все остальное будем создавать вместе. Грустно, конечно, что 42-й год приходится встречать в разных концах Союза и в условиях далеко не праздничных. Но могло быть и хуже. Самочуствие мое хорошее. Рука заживает. Морозы стоят жестокие, но топят хорошо и нам тепло. На улицу выходим только тогда, когда нужно идти на перевязку. Этой операции (очень неприятной) приходится подвергаться через день. А дня два тому назад нашла на меня болезнь, по-английски сплин, по-русски — хандра. Много всякой чепухи в голову лезло и трудно ее вышибить оттуда. Все это конечно от безделья. Крепко, крепко целую вас всех. Еще раз желаю счастья, здоровья. Будем надеяться, что 1943 год будем встречать все вместе, а 1942 будет более счастливым, нежели был 1941. В.

1 9 4 2 год

4 января.

Милых мамашу и сына поздравляю с двухлетней годовщиной! В этот день всеми своими мыслями, сердцем — я с вами как никогда. Как хотелось бы хоть одним глазом взглянуть на вас, хоть несколько минут побыть среди вас! Нахожусь пока всё в том же госпитале, сегодня хотят эвакуировать в другой госпиталь, но вообще остается быть здесь мало. Дело идет на поправку, да и пора. Очень скучно и грустно без ваших писем. В части, видимо, скопилось их много. Пишите мне по старому адресу — напрасно в одном из писем я просил воздержаться от присылки писем. Получаете ли мои? Новый год встретил в постели. С большим аппетитом прочитал о новогодних подарках нашему фронту. Как встретили Новый год вы? Морозы стоят жестокие, доходят до — 35, а я успел привыкнуть, к теплу. Каждый раз, ложась в постель, много думаю о вас, хочу, чтобы снились вы, но, к сожалению, снится всякая дрянь, а не то, что хочется. Хоть сегодня бы исполнилось мое желание! Крепко обнимаю и целую всех, а юбиляров особенно.

8.1.1942.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Шопенгауэр
Шопенгауэр

Это первая в нашей стране подробная биография немецкого философа Артура Шопенгауэра, современника и соперника Гегеля, собеседника Гете, свидетеля Наполеоновских войн и революций. Судьба его учения складывалась не просто. Его не признавали при жизни, а в нашей стране в советское время его имя упоминалось лишь в негативном смысле, сопровождаемое упреками в субъективизме, пессимизме, иррационализме, волюнтаризме, реакционности, враждебности к революционным преобразованиям мира и прочих смертных грехах.Этот одинокий угрюмый человек, считавший оптимизм «гнусным воззрением», неотступно думавший о человеческом счастье и изучавший восточную философию, создал собственное учение, в котором человек и природа едины, и обогатил человечество рядом замечательных догадок, далеко опередивших его время.Биография Шопенгауэра — последняя работа, которую начал писать для «ЖЗЛ» Арсений Владимирович Гулыга (автор биографий Канта, Гегеля, Шеллинга) и которую завершила его супруга и соавтор Искра Степановна Андреева.

Арсений Владимирович Гулыга , Искра Степановна Андреева

Биографии и Мемуары