Читаем Письма с фронта лейтенанта Климовича полностью

Дорогие мои! Меня начинает всё больше тревожить отсутствие известий от вас. Ведь последняя открытка была от 26 ноября, где сообщалось не совсем хорошо о здоровье ребят. Да и вся открытка не дышала особой бодростью. Как теперь там у вас? Скорей бы в часть или хоть бы знать сколько еще буду здесь и сообщить адрес для пересылки писем из полка. Сейчас я нахожусь на новом месте (км в 50 от госпиталя) в так называемом батальоне выздоравливающих. Перевезли сюда 6 числа вечером и не без приключений. Машина закапризничала, часа полтора ее чинили, а потом повезли на встречной обратно, где пересадили на другую. Надо сказать, что здесь далеко не то, что в госпитале, но как говорится не всё коту и пр. Жаль товарища, с которым пришлось расстаться, его повезли дальше в тыл. Я редко схожусь быстро с людьми, а на этот раз было исключение. Он ленинградский инженер — очень культурный и интересный человек. Батальон расквартирован в большой деревне, правильней поселке. Есть гражданское население, главным образом железнодорожники (станция видна из окна дома), почтовое отделение — где купил открыток и, даже военторг. В оном военторге приобрел карандаш с наконечником. Писать бы теперь да писать, но трудно писать, когда от вас ничего не получаешь. Берегите ребят, себя. Крепко целую. Живой, здоровый. В.

9/1 — 42

Дорогие мои! Мой капитал — открытки и бумага с конвертами — требует, чтобы его пустили в дело. Думаю, вы не будете слишком строго судить содержание этих писулек т. к. я могу дать только количество. Что касается качества, то по ряду причин его дать не могу. Только сейчас пришел с перевязки. С удовольствием прошелся по улице, чистому морозному воздуху. Непрерывно снуют машины, много прохожих. Всё это так мало похоже на то, что приходилось видеть в течение нескольких месяцев, что кажется необычным. Слышны гудки паровоза, ж.д. здесь проходит параллельно шоссе. Быть бы мне на месте одного счастливца, которого отпустили на 4 дня домой! Правда он живет в 65 км от поселка, а это расстояние я бы согласился пробежать на четвереньках. Очень хочется курить — опухли даже уши. Обещают сегодня дать табак. В поисках курева забрался на чердак дома. Нашел там "Естественную историю" Горизонтова. Без начала и конца, но все же довольно пухлая. Теперь читаю. С центральными газетами здесь хуже, нежели в госпитале, да и не только с газетами, а с книгами вообще. Вечерами читаю газеты вслух (почему — то мне везет в этом). Слушают внимательно. Пробовал читать Макара Чудру — не доходит.

11/I — 42

Дорогие мои! Мои ежевечерние обращения к богу, наконец, услышаны и сегодня ночью я был с вами. Так не хотелось открывать глаза и сознавать, что всё это только сон! Правда, всю ночь снилось много и ерунды — главным образом в гастрономическом оформлении и только под утро увидел и всех вас. Почему то я так редко вижу сны, или я слишком крепко сплю и не помню их? Сегодня у нас трескучий мороз, в комнате не ахти как тепло и поэтому особенно неуютно. Тяну эрзацмахорку. К счастью хоть она еще есть. Трудно, однако, бросить курить! На перевязку иду 13 числа и, думается, схожу еще не больше одного, двух раз. 9-го так и не пришлось сообщить свой адрес в полк т. к. адрес еще не уточнен. Пока улита едет, наш полк, пожалуй, далеко уйдет. Бросаю писать — зовут в баню. Вот действительно блиц — баня. Впрочем, основное это было сменить белье, а мытье основательное по выздоровлении. Наглотался дыму, кое-как вымылся. Крепко целую всех. В.

I5/I

Дорогие мои! Много думаю о вас, вашей жизни. На днях возвратился из краткосрочного отпуска один из жильцов нашего дома. То, что он рассказал о жизни своей семьи, жизни города малорадостно и малоприятно. Правильней сказать, мы совсем не знаем, как живут наши семьи. И особенно я. Трудно писать вам не имея от вас писем. Дни наши проходят однообразно, без особых событий, праздно. Но замечу, на нашем фронте фашисты ежедневно бывают крепко биты. Надо сказать, не бездействует и наш союзник — мороз. Боюсь, что придется крепко и мне бежать вдогонку за своей частью. По моим расчетам числа 20 буду выписан из батальона выздоравливающих. Ежедневно хожу на ППС, читаю там центральные газеты, дома — историю партии. Народ в моем доме тяжелый и ни с кем близко не сошелся. В небе летают воздушные патрули и как — то особенно грозно ревут моторы. Крепко целую всех. Пишите подробней о своей жизни. В.

2I/I -42.

Дорогие мои! Зашел сейчас на ППС, чтобы сообщить свой адрес в свою часть ну и решил попутно черкнуть несколько слов и вам. К большой досаде моей адрес оказался тот же, что был и неделю тому назад. Ведь давно можно было получить письма из полка! Здесь говорят, что до своей части открытка пройдет несколько дней. Словом, при хороших обстоятельствах чрез неделю я смогу читать ваши письма. Скорей бы наступил этот час! Завтра иду на перевязку и попытаюсь выяснить сроки моего пребывания здесь. Вот пока и всё. Живой, здоровый. Крепко целую всех. В.

16 февраля.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Шопенгауэр
Шопенгауэр

Это первая в нашей стране подробная биография немецкого философа Артура Шопенгауэра, современника и соперника Гегеля, собеседника Гете, свидетеля Наполеоновских войн и революций. Судьба его учения складывалась не просто. Его не признавали при жизни, а в нашей стране в советское время его имя упоминалось лишь в негативном смысле, сопровождаемое упреками в субъективизме, пессимизме, иррационализме, волюнтаризме, реакционности, враждебности к революционным преобразованиям мира и прочих смертных грехах.Этот одинокий угрюмый человек, считавший оптимизм «гнусным воззрением», неотступно думавший о человеческом счастье и изучавший восточную философию, создал собственное учение, в котором человек и природа едины, и обогатил человечество рядом замечательных догадок, далеко опередивших его время.Биография Шопенгауэра — последняя работа, которую начал писать для «ЖЗЛ» Арсений Владимирович Гулыга (автор биографий Канта, Гегеля, Шеллинга) и которую завершила его супруга и соавтор Искра Степановна Андреева.

Арсений Владимирович Гулыга , Искра Степановна Андреева

Биографии и Мемуары