Письма Сестры

Теперь, что касается крещения. Я нищая. Наташа воспринимает меня как несчастную старую толстую неудачницу, без личной жизни, ничего не добившуюся в жизни, у которой нет ничего и уже не будет никогда. Значит я, по её представлению, должна влезать в вашу жизнь и своей «помощью» как бы должна руководить ею, её семьёй, её ребёнком, жизнью. Так же, как её мать, в принципе, должна бы влезать в жизнь. То есть играть какую-то важную роль в ЕЁ (!!!) жизни. Это её травма, которую она получила от родителей, волей неволей распространяется на меня. Это в её роду все друг друга бросают. У тебя, Дима, кроме меня и мамы никого нет, кто любил бы тебя искренне, со всеми твоими обидами, горечами, правдами и кривляньями перед людьми, с твоими нравоучениями сложившимся личностям. Но у тебя есть одна отцовская черта, которая делает тебя ещё роднее для меня: это ненависть и презрение к своим родным. Это нельзя ломать, это библейское — домашние враги ваши, глина. Отец презирал своих родных только потому, что они родные. Я по другому смотрю на все. У меня, кроме тебя и мамы нет больше никого. Я знаю, что вам, кроме меня некому больше помочь, и если я не помогу вам, то вам никто не поможет. У меня нет денег, я нищая, также как и у тебя нет друзей — у тебя есть нахлебники. Тебе только кажется, что у тебя есть и те, и другие. Я не однофамилица, я не нахлебник, я не знакомая твоя с ЖЖ, и не из инстаграма (как однажды сказала Наташа: не пиши комментарии в инстаграмм, не обозначай себя как родственница, у меня 550 подписчиков, это может быть опасно…). Так не будет, я не позволю к себе такого обращения.

Тут Наташины родители вызвали меня для разговора. Я пошла, мне интересно, хотя зная, интуитивно, не хочу общаться с ними, не мои люди… Но так вот, говорят, мы о тебе не знаем ничего, кто ты? Я рассказала. Они даже не знали, что у меня несколько образований. Наташа, видимо, сказала им, что я работаю на бросовой работе за гроши, и ещё что-то, что позволило им обращаться ко мне, распоряжаясь мной и моим личным временем, как с ничтожеством, называть меня «шебутной» или ещё как… Не знали… Удивились. Я рассказала, что работала семь лет на бросовой работе, потому что у меня старая мать на руках, что я содержу её, я отвечаю за её здоровье и продлеваю её жизнь, потому что она отдавала все нам, всю свою жизнь, и просто я её люблю, также как и тебя. Удивились. Их же дочь не любит, это в их роду всех бросали друг друга, а у нас другая политика, мы втроём были, мы помогали друг другу, дружили, были вместе. А это для Наташи и для наташиной мамы дикость и не приемлемо. Мне не надо было тарелки дешёвые, — как Наташа сказала, — покупать, чтобы встретить её с ребёнком из роддома, как близкого человека, накормить всех, угостить, чтобы все почувствовали облегчение и счастье, что все хорошо закончилось и наконец-то наша дорогая Наташенька с ребёночком дома, — надо было на стол все навалить, чтобы со стола все ели, а то тарелки дешёвые… Это не тарелки, это род такой — где все друг друга бросают, а если что-то делаешь, то тебя не просит никто об этом, и выглядишь как дура, навязываясь. Наташа, не понимает, что мне стыдно за неё, что она не умеет готовить, и не приучена к этому с детства. Я смотрю на неё своими глазами, как ей надо получать удовольствие: готовить обед для мужа, для семьи, заботиться о нем, а не рыдать как белуга…

Так вот, разговор с Константиновыми. Я думала, что они должны быть умнее. Я думала, что они предложат мне, как нормальные люди, работать у себя в фирме. Но потом я подумала, у меня же никто не спрашивает: а как тебе помочь? А как ты вообще живёшь? И если человек в мои годы начинает с нуля, то, наверно, ему не сладко. Все думают, что я ни в чём не нуждаюсь, и если у меня десятка в кармане, то думают, что у меня миллион. Я удивилась и подумала, что Наташина мама глупее своего мужа, так как это была её инициатива вызвать меня на разговор. Я не нуждаюсь в помощи как специалист, и если не смогу работать в одном месте, то устроюсь на другое. Я не собиралась к ним обращаться, чтобы они меня взяли на работу.

Наташа вообще зря опасается всего, что связано с ней и с её семьёй. Если ты помнишь, я не хотела категорически идти на корпоратив к ним, и вообще мне не интересны, ни сама Наташа, ни её родители. Я люблю только тебя, я уважаю только тебя, я предана только тебе, я не хочу от тебя ничего: ни твоих денег, ни твоей славы, ни твоих домов, ни твоих квартир, ни твоих ещё каких-то благ и достижений, мне нужно от тебя только одно: чтобы ты был жив и здоров, чтобы было хорошо тебе, твоей семье, и теперь твоему сыночку.