Читаем Письма, телеграммы, надписи 1907-1926 полностью

А. Пешков

536

В. С. МИРОЛЮБОВУ

Около 30 июля [12 августа] 1911, Капри.


Дорогой Виктор Сергеевич!


Посылаю Вам рукопись на сентябрь, и — освободите меня до января, в крайнем же случае — до декабря — ладно? Очень уж много работы.

Крашенинникова — не присылайте, я его литературу знаю.

Народ — бывает, очень. Недавно была О. Рунова, женщина умная, много знающая, наблюдательная. Ее бы — приласкать. Жаль — провинциальна она, очень.

Сытин в Карлсбаде был, писал оттуда, а где теперь — не знаю, наверное, в России — на ярмарке в Нижнем.

Странная какая публика завелась: Криницкий послал свою повесть нам и — в то же время — печатает ее в «Новой жизни»; Лев Шестов прислал мне рукопись Романова «Отец Федор», а она — уже напечатана в последней книге «Русской мысли».


Доброго здоровья!

А. Пешков

537

П. X. МАКСИМОВУ

5 [18] августа 1911, Капри.


Милый Павел Хрисанфович!


Получил три Ваши письма и карточку — спасибо за нее! По ней — Вы похожи на Башкина.

Давайте, поспорим немного:

Вы пишете: «меня тошнило от всех этих слов, выворачивало мне душу. Ой, господи, какая грязь, какая боль!» И спрашиваете: «неужели все это есть?»

Очевидно — есть. И Вы же сами говорите: «конторщики — это такая дрянь, что трудно себе представить. Потаскуны, б……ы. Говорят мерзости. Мой начальник —

старая развратная сволочь».

Ведь это Ваши слова и печальные наблюдения — не от Горького, а непосредственно от Максимова?

Но — имейте в виду: не следует искать в людях одно лишь дурное, ищите в них хорошее, и как бы ни ничтожно было оно — его показывайте себе самому и другим. Великий Шекспир вырос из невидимой глазу семенной нити, и все удивительное и бессмертное, все воистину человечье, чем мы гордимся, началось от ничтожного, незаметного. Не поддавайтесь ясно видимому, скверному, открывайте в «сволочах» с трудом различимое, хорошее, человечье.

Вы говорите: «Не видал Окурова. У нас, на юге, таких городов нет». Знаю, что ваши Окуровы поживее наших, но больше таких, как наши, их свыше 800. Да к ним же отнесите и города, подобные Симбирску, Пензе, Рязани, Калуге, — много их. И заключены в них великие миллионы русских людей.

Вам кажется, что герои мои не в меру «философствуют» — это тоже кажется и многим моим критикам, за это меня многократно и сурово осуждали. А я судей моих справедливыми не считаю и говорю: «Да, к сожалению, русский человек действительно «не в меру философствует», что доказывает вся наша жизнь: наши секты, наши партии, наша литература и — критики, осуждающие меня за излишек «философии».

Повторяю: мы все любим философствовать и мечтать, лучшую энергию свою мы тратим на мечты о добре, а делать добро — не умеем и не учимся. У нас наиболее пассивные в борьбе со злом люди те, которые всего чаще и громче говорят о торжестве добра. Возьмите толстовцев, для примера. Спасенья мы ждем не изнутри, не от своей воли, а — извне, от бога, от японцев, немцев, кадет, от «белой кобылы», упавшей с небес, как у Глеба Успенского. В нас много тяжелой восточной крови, мы предрасположены к созерцанию, ленивы и бездеятельны. Со всем этим в русской душе надо бороться упорно, постоянно, не покладая рук.

Очень хорошо, что Вы не принимаете на веру чужих слов и показаний, с этим и живите. Слушайте внимательно, с уважением к человеку, но — не спешите верить, что ему известна истина. И не забывайте, что нет людей чисто беленьких и совершенно черненьких, люди все пестрые, запутанные, очень сложные.,

Брюсова, Блока, Бальмонта и вообще новых поэтов не спешите читать, сначала хорошенько ознакомьтесь со старыми — Пушкиным, Лермонтовым, Тютчевым, Фетом, Фофановым.

Вербицкую — тоже можно не читать, Вы уж и теперь зрелее и серьезнее ее.

Ремизов Вам не понравится, Кузмин, вероятно, тоже — все это Вы лучше потом прочтите, заложив сначала прочный фундамент старой литературой.

«Всемирной истории» хорошей — нет у нас; я бы рекомендовал Вам вот что: возьмите в библиотеке Вебера и читайте его том за томом, а вместе с ним — древних писателей — Геродота, Тацита, Фукидида и новых: Моммзена — «Историю Рима», Белоха — «Историю Греции», Ренана — «Историю израильского народа».

А по всемирной географии — возьмите Элизе Реклю, это с картинками.

Если попадется Вам в руки книга Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу» — хватайте и читайте внимательно.

Необходимо — до истории — взять Тэйлора «Первобытная культура», не найдете Тэйлора, возьмите Липперта, тоже «История культуры».

Всегда предпочитайте толстую книгу — тонкой, а в истории — немцев и англичан — французам.

Ключевского «Русскую историю» надобно прочитать.

Много? Мало, сударь мой! То ли еще будет! Хорошо бы язык какой-нибудь изучить Вам, лучше — немецкий, на нем больше написано хороших книг, но хорошо и французский, того лучше оба два.

Найдете XIV–XV альманахи «Шиповника», прочитайте там роман Алексея Толстого, и Сергеева-Ценского «Пристав Дерябин».

Перейти на страницу:

Все книги серии М.Горький. Собрание сочинений в 30 томах

Биограф[ия]
Биограф[ия]

«Биограф[ия]» является продолжением «Изложения фактов и дум, от взаимодействия которых отсохли лучшие куски моего сердца». Написана, очевидно, вскоре после «Изложения».Отдельные эпизоды соответствуют событиям, описанным в повести «В людях».Трактовка событий и образов «Биограф[ии]» и «В людях» различная, так же как в «Изложении фактов и дум» и «Детстве».Начало рукописи до слов: «Следует возвращение в недра семейства моих хозяев» не связано непосредственно с «Изложением…» и носит характер обращения к корреспонденту, которому адресована вся рукопись, все воспоминания о годах жизни «в людях». Исходя из фактов биографии, следует предположить, что это обращение к О.Ю.Каминской, которая послужила прототипом героини позднейшего рассказа «О первой любви».Печатается впервые по рукописи, хранящейся в Архиве А.М.Горького.

Максим Горький

Биографии и Мемуары / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза
Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза