Читаем Письма, телеграммы, надписи 1907-1926 полностью

Я знаком с Вами по двум статьям Вашим в издании Лезина «Вопр[осы] теор[ии] и псих[ологии] творчества», книге чрезвычайно интересной, я ее постоянно рекомендую «начинающим» писателям.

Сообщите, сколько времени я могу держать у себя Вашу книгу и не могу ли — в свою очередь — быть чем-либо полезным для Вас?

Еще спасибо Вам и — будьте здоровы!


А. Пешков


Capri, 29/II. 912.

589

В. С. МИРОЛЮБОВУ

Февраль, около 16 [29], 1912, Капри.


Я думаю, Виктор Сергеевич, что повесть печатать надо и что я могу выйти из журнала после; конечно — без шума, без объявлений об этом.

Прилагаю рассказ Лаптева, — обратите внимание, это первый рассказ его. Адрес автора:

Лысково, почт[овая] стан[ция], Нижегородской г[убернии] в г. Макарьев.

А. Н. Лаптеву.

В происшедшем инциденте косвенно виноваты и Вы, сударь; Вашей конспирацией, — вроде скрывания Ропшина, — Вы заставляете меня настраиваться недоверчиво.

В журнале следовало бы со второй же книжки открыть отдел «Деревня», — его можно составлять на основании данных провинциальной прессы.

Пожалуйста, пошлите журнал по адресу:

Тетюши, Казанской губер[нии],

село Большое Фролово,

крестьянину Ивану Егорову

Лаврентьеву.

Непременно пошлите.

Грушевскому-то не писали еще? Сочиняю статью о самоубийцах, скоро кончу.

Извиняюсь пред Вами в подозрениях моих, Вами же вызванных, и желаю всего хорошего.

Посылаю еще отзыв Токаревского о Достоевском.


А. Пешков

590

В. И. КАЧАЛОВУ

15 февраля [1 марта] 1912, Капри.


Спасибо Вам, дорогой Василий Иванович, за Ваше милое письмо, очень оно тронуло меня, напомнив хорошие дни.

Все это время я внимательно следил за ростом Вашего прекрасного таланта, искренно радовался успехам Вашим, — хоть и издали, а все ж приятно смотреть на хорошего человека, который всегда как-то особенно, сердечно нравился мне. Почему-то я все думаю, что Вы, Москвин, Леонидов, Румянцевы весною приедете сюда: будем купаться в голубом море, ловить акул, пить белое и красное Capri, и вообще — жить.

А между делом — сочиним пьесу! Драму из быта рыбьего? Хорошо было бы, если б явился и сам чародей Константин Сергеевич, — с ним можно бы таких делов наделать — Европа ахнет! Кроме шуток: приезжайте-ка сюда’ Превосходно отдохнете, запасетесь здоровьем, бодростью, многому посмеетесь, многое удивит.

Поживем — славно! И Бунина Ивана тоже заставим пьесу писать, я уже говорил с ним: у него есть превосходная тема, и с вашими указаниями он бы в месяц славную вещь сделал. Сейчас он отправился отсюда в Японию.

Знаете — он так стал писать прозу, что если скажут о нем: это лучший стилист современности — здесь не будет преувеличения.

Итак?

Приезжайте, просим душевно!

Кланяюсь Москвину — с тоской ждут его тиррентские рыбы, все, на подбор, красавицы. Леонидову кланяюсь, Румянцевым и всем, кто меня помнит.

И всех зовем сюда: хорошо здесь.

А Вам еще раз спасибо и крепко жму руку.


А. Пешков


1/III 912.

Capri.

591

Д. Н. ОВСЯНИКО-КУЛИКОВСКОМУ

Конец февраля [начало марта] 1912, Капри.


Глубокоуважаемый Дмитрий Николаевич!


Не сочтите, пожалуйста, нижесказанное дерзостью с моей стороны и позвольте напомнить Вам писателей, которых — как мне казалось бы — невозможно оставить в стороне, говоря о духовных недугах русской интеллигенции. Уж если Вы думаете дополнить Вашу поучительную и важную книгу характеристиками Писемского и Гаршина — не следует ли также внести в нее характеристики Слепцова, Помяловского и Осиповича?

Последний, мне кажется, очень много сказал своим «Эпизодом из жизни ни павы, ни вороны», у Помяловского любопытен Череванин, а у Слепцова — Рязанов. Позвольте обратить внимание Ваше на стр. 248—54 и 305—12 в повести «Трудное время» (Соч. Слепцова, 3-е изд., 903 г.). Однажды А. П. Чехов сказал мне, что Слепцов лучше многих научил его понимать русского интеллигента, да и самого себя.

Еще раз — прошу, извините, что вмешиваюсь в Ваше дело и столь бесцеремонно; может быть, Вам более понятно будет это вмешательство, если я скажу, что второй раз читаю книгу Вашу и все с тем же волнением, как впервые читал, хотя во многом и не согласен с Вами.

Очень Вы обрадовали меня сообщением Вашим, что будете на Капри.

«Три дня» посланы мною потому, что вещь, которую я начал писать для «В[естника] Ев[ропы]», мне не удалось бы кончить к сроку, указанному мною, и я отложил ее на осень, когда — с удовольствием — представлю Вам.

Не пожелаете ли Вы иметь перевод весьма нашумевшего в Сирии и Египте романа, написанного арабом Георгием Зиданом? Роман именуется «Переворот», изображает интимную сторону младо-турецкого заговора, переводчик— араб Шукри Свидан Гассанит, его адрес:

Америка С. Ш., Ворчестер, Массачусетс, Wall str. 96.

Знакомые арабы очень хвалят автора и книгу.

Могу ли я просить, чтоб контора «В[естника] Е[вропы]> послала в счет гонорара за рассказ 500 р. по прилагаемому адресу?

Если Вы похлопочете об этом — буду весьма благодарен!

Душевно желаю всего хорошего, будьте здоровы.


А. Пешков
Перейти на страницу:

Все книги серии М.Горький. Собрание сочинений в 30 томах

Биограф[ия]
Биограф[ия]

«Биограф[ия]» является продолжением «Изложения фактов и дум, от взаимодействия которых отсохли лучшие куски моего сердца». Написана, очевидно, вскоре после «Изложения».Отдельные эпизоды соответствуют событиям, описанным в повести «В людях».Трактовка событий и образов «Биограф[ии]» и «В людях» различная, так же как в «Изложении фактов и дум» и «Детстве».Начало рукописи до слов: «Следует возвращение в недра семейства моих хозяев» не связано непосредственно с «Изложением…» и носит характер обращения к корреспонденту, которому адресована вся рукопись, все воспоминания о годах жизни «в людях». Исходя из фактов биографии, следует предположить, что это обращение к О.Ю.Каминской, которая послужила прототипом героини позднейшего рассказа «О первой любви».Печатается впервые по рукописи, хранящейся в Архиве А.М.Горького.

Максим Горький

Биографии и Мемуары / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза
Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза