Было бы, говорю, очень интересно знать отношение окраины, столь мощной, какова Сибирь, к политике центра. В какой мере центр считается с вашей жизнью, вашими намерениями и т. д.
Вы люди здоровые, — будите же самих себя, да и всю Русь, к здоровой, деятельной жизни!
Извиняюсь за сии напоминания, может быть, посланные не по адресу и неуместные.
И вот что еще: читая статьи Вяткина в «Сибир[ской] жизни», вижу, что он излишне часто повторяет имя Горького. Всуе!
Не надо этого делать, ибо это может повредить сборнику. Полезнее молчать о Горьком и его участии в деле, тем более, что пока это участие только словесное. Комплименты друг другу мы скажем, сделав дело, когда заслужим их.
Я уверен, что заслужим. Не бывал я в Сибири, но много видел сибиряков — это особый народ, — и несокрушимо верю, что он может сделать большую работу.
Всем сердцем желаю вам, уважаемые люди, бодрости духа и духа дружбы, согласия сердечного в добром, нужном деле!
Все остальное — неизбежно приложится.
1912/Х. 12.
А Вы мне пришлете Вашу книгу о шаманизме? Пожалуйста! Интереснейший вопрос. Им весьма усердно занимался Джемс, прагматист; он очень выспрашивал, какие материалы есть в России по вопросу о шаманизме? Кажется, смерть не дала ему кончить работу, начатую им на основании английских источников, но он говорил, что работа начата им.
Удивительно хорошее впечатление вызывал этот человек.
Будьте здоровы!
Н. А. РУМЯНЦЕВУ
До 29 сентября [12 октября] 1912, Капри.
Дорогой Николай Александрович!
В данное время я лишен возможности быть полезным делу, затеваемому Константином Сергеевичем. Утопаю в работе, очень спешной, очень нужной. Если б он затеял это летнею порой, когда я сравнительно свободен!
Само собою — пусть он делает «опыты», но я боюсь, что он не вполне меня понял и что актеры, участники опытов, начнут действовать не от самих себя, а от литературы: вспомнят наиболее выигрышные роли старых пьес и выдвинут их, а
Тем — не может быть, и, конечно, я не могу дать их. Тема пьесы — действие ее — развивается из противоречий тех образов, которые создадут лица, участвующие в опытах.
Эх, кабы К[онстантин] С[ергеевич] дал мне время изложить мои соображения по этому поводу, — право же, дело интересное, и начать его следует осторожно, чтоб сразу же не встать на ложную почву и не испортить идеи!
Если же он не хочет подождать с месяц времени, скажите ему, чтоб не брался за серьезные характеры, а начинал бы в тоне легкой комедии.
Я постараюсь все-таки послать на Ваше имя кое-что для начала.
Конечно, я и здоров, и бодр, и зол, и все прочее.
Скоро в Москве выйдут мои «Сказки» — пошлю Вам, Качалову, Москвину, которым кланяюсь весьма. А К. С. — в особицу.
Спасибо Вам за книги! И за все Ваше милое отношение ко мне.
Т[атьяне] В[асильевне] — поклонище.
Крепко жму руку!
А хорошо прошло лето этого года — очень плодотворно. Живописцы написали здесь много интересного. Славные они люди. Сейчас разъехались почти все уже.
Не найдет ли Ваш книголюб где-либо у букиниста сочинений Блаватской, теософки? Особенно нужна книга «Загадочные племена Голубых гор», а также и прочие ее писания. Порадейте!
К. С. СТАНИСЛАВСКОМУ
29 сентября [12 октября] 1912, Капри.
Дорогой Константин Сергеевич!
Я уверен, что каждый человек носит в себе задатки художника и что при условии более внимательного отношения к своим ощущениям и мыслям эти задатки могут быть развиты.
Человеку ставится
Пред Вами — пять мужчин, пять женщин; это значит, что Вы имеете пред собою в неразработанном виде десять различных представлений о том, как люди хотели бы жить, десять неясных очерков желанного — десять разных отношений лично к Вам
У каждого из пяти мужчин есть свое представление о желанной женщине, у каждой женщины своя мечта о желанном мужчине.