Письма, телеграммы, надписи 1927-1936

Едва ли справедлив и упрек журналам: «Они оторваны от жизни». «Ожесточенная борьба», которую они ведут между собою, тоже не что иное, как — жизнь. Борьба эта вызвана тем, что у нас нет еще литературы как целого, как единой, идейно организованной армии, а существуют партизанские группы, — «Кузница» — такая же группа, как «Перевал» и прочие.

Дореволюционная литература правильно делилась на две враждебные армии — буржуазную и, скажем, «демократическую». Наша текущая литература должна бы делиться тоже на две по признаку ее революционности. Сейчас мы еще не создали единого фронта против возрождающегося мещанства, идеи и настроения которого просачиваются всюду. Вина за это лежит на всех, и «Кузница» не имеет оснований говорить, что «журналы не хотят изучать новое». Журналы — это книги, которые делаются литераторами. Своими заявлениями этого рода и тона Вы только подтверждаете, что среди литераторов одного и того же лагеря нет единогласия. Факт крайне печальный и опасный. Констатировать наличие его — необходимо, но не в той форме, как это делаете Вы, усугубляя тоном своим ожесточение и вражду в своей же, революционной среде.

Статейку Арамилева не следует печатать, она крайне неудачна и над нею будут смеяться.

Говоря об очерке как лит[ературной] форме, Арамилев должен был исходить от глагола чертить, очерчивать. Очерк равносилен и равноценен «эскизу» — наброску для памяти карандашом, пером. У Мопассана, Бунина и др. этого ряда очерк — этюд для будущей картины. В строгом смысле понятия у этих писателей нет «очерков», каждый из них, «описывая», философствует на свою излюбленную тему. У них «очерк» — результат перенасыщения «впечатлениями бытия», запись того, что впоследствии войдет или отразится в их новеллах, рассказах, романах — в чисто художественном творчестве. Бунин никогда не «шел по стопам Мопассана», у него было свое, органическое, наследственное тяготение к Востоку. Вообще «очеркист-пейзажист» — лицо несуществующее.

Преимущественное насыщение большинства очерков — публицистика. Смешно называть Короленко «фотографом», забыв, что он написал такие прекрасные образцы публицистики, как «Бытовое явление» — «очерк», переведенный на все языки Европы и на японский, как очерк о «самозванцах», достойный быть введением в историю самозванства в России, как очерк о кишиневском погроме, мультанском процессе и т. д.

Ни Гамсун, ни, тем более, Куприн никогда не были «фотографами» потому, что вносили в изображаемое ими слишком многое «от себя».

«Фрегат «Паллада» — психологический очерк, это — открытие юмориста. Очерки Писемского носят явно публицистический характер. «Сахалин» Чехова не «очерк», а — исследование. «Записки из м[ертвого] д[ома]» — тоже не «очерк», а тип социологического исследования.

Очерк не «безфабулен», ибо всегда фактичен, а факт — уже всегда «фабула». Можно ли сказать, что «впечатления старых писателей носят беглый характер, субъективны, опираются на непроверенные факты»? Начиная с Даля, основоположника русского очерка, «Русский Шеффильд» Боборыкина, очерки Слепцова, Короленко, Левитова, Успенских и т. д., кончая Акульшиным, Максимовым и множеством других, мы видим, что очерки такой странной и неверной оценки не заслуживают. Можно ли сказать, что «Четверть лошади» Г. Успенского основано на «непроверенных фактах» и что таковы же очерки Н. Успенского, «Нравы московских закоулков» Воронова и Левитова и вообще все очерки писателей 70–80 годов?

Деление очерков на группы, данное Ар[амилевым], — произвольно и совершенно не верно. О публицистическом насыщении очерка он забыл. А куда бы он отнес «Очерки по истории культуры», «Очерки из эпохи Возрождения», «по истории развития языка» и т. д.? Напечатав эту его статью, Вы скомпрометируете сборник Ваш.

Досов — хорош. Просто написал и — верно. Можно думать, что стариков тронет, а молодежь несколько смягчит в ее отношении к старикам.

Турчинович— тема интересная, но разработана слабо.

Зырянов — первая часть очерка длинновата и скучна; вторая — очень хороша. Третья слабее второй.

Береговой — его очерк по форме приближается к рассказу и, пожалуй, годился бы для издания отдельной брошюрой, хотя на эту тему брошюрок написано немало и среди них есть сделанные лучше, чем эта. Ее недостатки: многословие, тяжелый язык, сентиментализм. Рабочие — не дети. С ними следует говорить более просто и более сурово. Сентиментализм особенно густо дан со стр. 20-й до конца. Эти 4 стр. следовало бы выбросить. Эпиграф дан в плохом переводе. Есть другой, лучше:

Бери барабан в руки!
Бей тревогу сильней!
Вот — смысл честной науки!
Вот — смысл философии всей.