Историк С. Ф. Платонов — человек, с которым я встречался в 20-м году. Монархические убеждения свои он не скрывал и тогда, в годы гражданской войны. Однако в течение 10 лет его не трогали. Кажется, в 29 г. арестованы были его дочери за участие в монархической организации. Он арестован, как мне говорили, за сокрытие документов государственной важности — и как организатор, как вдохновитель группы монархистов, которая находилась в сношениях с русскими монархистами в Париже. Должен сказать, что, насколько я знаю настроение масс, — все эти монархические заговоры строятся в кабинетах и — на песке. Крестьянство значение монархизма прекрасно понимает, т. е. понимает основу его: крупное землевладение. Нет и не может быть силы, которая повернула бы его в эту сторону. Оно ушло слишком далеко для того, чтоб вернуться к тому, против чего оно так страшно боролось.
«Земледельцу» Вы можете сообщить, что в местах, на которые указывал Абрамович, он — не был. Это установлено совершенно точно. Остается так же точно установить, что он был в Москве, это, наверное, будет сделано.
Мне кажется, что в этом случае нужно считаться с возмущением подсудимого Громана, который резко сказал на суде: «Я — не сумасшедший, я не страдаю галлюцинациями, если я говорю, что Абрамович был в Москве и я беседовал с ним — значит, это было».
Громан — сравнительно порядочный человек, и его раскаяние наиболее солидно обосновано, наиболее искренно.
Екатерина Пешкова, моя первая жена и мать моего сына, сейчас здесь, в Сорренто; она подтверждает, что Гецци — свободен и — работает. Мне известно, что все осужденные по делу «Промышленной партии» вредители, находясь в заключении, живут в отличных условиях и работают, исправляя вред, нанесенный ими. Рамзин даже читает лекции инженерам Теплового института.
Дорогой друг мой! Когда Вы будете в Союзе Советов, Вы убедитесь, что там творится действительно великое, мировое дело. Я уверен, что мы встретимся там. Очень крепко жму Вашу руку мужественного бойца за справедливость. Будьте здоровы!
2. IV. 31.
Г. БОРИСОВУ
19 апреля 1931, Сорренто.
Спасибо за дружеский привет Ваш, т. Борисов!
Лично Вас я не могу вспомнить, — 35 лет прошло! Помню метранпажа Горячкина, наборщиков: Поплавского, Буля и Онохина, который в 905 г., в Казани, был убит «черной сотней».
Тяжелое, мутное время пережили мы с Вами в Самаре, и трудно было тогда представить, что энергия рабочего класса развернется так мощно и победоносно, как развернулась она теперь. Живя здесь, в государстве буржуазном, и наблюдая, как все более быстро истощается сила командующего класса, как вянет и киснет европейское мещанство, — особенно четко и ярко видишь могучий рост творческой силы в Союзе Советов. Видишь, как вместе с упадком хищнической энергии мещан здесь тоже начинаются процессы организации революционных сил, выражаясь в формах все более определенно резких. Пример рабочих и крестьян Союза Советов усваивается все быстрее, хотя за активность здесь рабочие платят каторгой от 6 до 20 лет.
До прекрасного времени дожили мы с Вами, т. Борисов! Крепко жму руку.
19. IV. 31.
М. А. ГОРШКОВУ
14–29 мая. 1931, Москва.
Дорогой Михаил Алексеевич —
идея Института встретила у И В. Сталина и др[угих] товарищей определенно положительное отношение, реализации этой идеи будет оказана широкая помощь. Надобно ковать железо, пока оно горячо. Поэтому очень прошу Вас переговорить с И. И. Грековым, Сперанским и — если нужно — с И. П. Павловым по вопросам организации Института, а затем приступить к разработке плана его Есть мнение, что Инст[итут] должен существовать в Ленинграде, но не хотелось бы, чтоб вопрос этот решался под влиянием только одних субъективных удобств ленинградских медиков. Приехать сюда, в Москву, Вам нужно будет, о дне приезда телеграфирую.
Было бы отлично, если бы Вы привезли с собою небольшую, хотя бы в форме тезисов, записку, которая нужна мне как основа для статьи.
Не забудьте о важности организации Института в деле изучения профессиональных болезней.
Сердечный привет!
Г. И. БАКАЛОВУ
Конец мая — июнь 1931, Москва.
Уважаемый т. Бакалов!
В статье моей, говоря о работе Госиздата, я указывал на несвоевременность издания тех произведений старой иноязычной литературы, которые не имеют первоклассного художественного значения и поэтому не могут быть технически поучительны для нашей литературной молодежи. Речь шла не только о книге А Константинова.