Читаем Письма. Том I (1896–1932) полностью

Шклявер пишет, что будто бы Ты хочешь, чтобы я вернулся в Выборг, нужно ли это? Не его ли это выдумка? Ведь здесь каждый день то разговоры о визах, то о продаже. Как ты думаешь? Право на выезд и на въезд обратный я выхлопочу через Сенат — как раз завтра с Тальгреном иду хлопотать. Получил письмо от Макареско: пишет, что помещение найдет, хотя и очень трудно. Вечером у нас совещание у Карташова о политическом центре и о газете. Когда мы доберемся до спокойной возможности работы?!? О скором наступлении здесь нет и речи. Гессен говорит, что кто-то пускает эти слухи с целью провокации.

Позвони мне в четверг или пятницу от 9 до 9½ утра. Заказать можно с вечера из соседней кухни, № 30–71 или 30–80.

Пришли мне по 2 карточки всех для Швейц[арского] консула и по 3 карточки для Норвежского консула. Действую всюду!

80 марок за краски Гуревич мне отдал.

<p>58</p><p>Н. К. Рерих — Г. Г. Шкляверу<a l:href="#n_271" type="note">[271]</a></p>

9 апреля 1919 г. Гельсингфорс

Любезный Гавриил Григорьевич,

В четверг сообщу Вам вести о визах. Действую неустанно — все очень осложнено. Привет Вашим.

Ваш Н. Рерих

Позвоните мне 30–80 утром [в] 9½.

<p>59</p><p>Н. К. Рерих — Е. И. Рерих<a l:href="#n_272" type="note">[272]</a></p>

[10 апреля 1919 г.] Четверг, вечер Гельсингфорс

Родная моя,

Дайте Потоцкому в Копенгаген, [в] Mission Russa[273], депешу по-франц[узски]: Prière télégraphie grand examents russes si possible avoir visa pour tenir examents[274] — наш адрес[275]. Здесь, в Гельсингф[орсе], экзамены начинаются в конце пасхальной недели и продолжаются месяц. Книги Билевич обещал мне достать, если найдет.

Сейчас здесь перелом отношений шел лучше или много хуже. Вследствие записки Сазонова здесь требуют признания независимости[276]. Все очень сложно. Тоже как отзовутся большевики на военные действия у[277] Суоярви[278]. Все крайне неясно. Будем надеяться, что и здесь судьба вынесет. Оптимизма здесь нет. Не знаю, откуда Гулевич так полон радугой?

Все-таки хорошо, что виза будет у нас, а вещи все-таки уже мобилизованы. Конечно, теперь трудно и говорить о выставке! Ну да она окупилась и все воздействие оказала. Значит, задача решена. Ну да, впрочем, может быть, тучи и разойдутся опять. Кто знает. Конечно, никаких англ[ийских] судов не будет, а единственная надежда — Колчак.

В субботу утром я опять в Шв[едском] Консульстве — сидеть в передней. Завтра — в Норвежском Консульстве. Какая служба. Пусть Шклявер пишет письмо в Сток[гольм]. Я сам видел бумагу, где ему одному виза на 2 недели. Этот Ливен всем нам только напортил и все усложнил[279], а теперь еще какая[-то] виза на Норвегию, кто это там так дурацки действует. Если квартира не сдастся — и черт с ней. Ведь за электричество этот гном должен сбросить. Все-таки веди ликвидацию полным ходом, она потребуется или в ту, или в иную сторону. Спроси Гуревича, чтобы он сам Тебе подтвердил о своей комбинации со Шклявером во франках. Тебе удобно спросить, точно из письма Ты не поняла. Скажи Гуревичу, что я очень тронут его отношением.

Целую крепко. Действую неустанно.

Н.

Пусть и Светка учится.

<p>60</p><p>Н. К. Рерих — Г. Г. Шкляверу</p>

11 апреля 1919 г.[Гельсингфорс]

Дорогой и любезный Гавриил Григорьевич.

Я убедился, что и Вам Сканд[инавский] Ком[итет] исхлопотал только личную визу на две недели. Советую Вам и прошу Вас по телефону передать Тумаркину, что лучше всего подать прошение в Особый Комитет для включения в число платных вакансий, предоставленных Шведским Правительством. Вакансии еще имеются. Так мне сказал Фену. Шведский Консул, так же как и Пуаро, просто скоты. В отличие от них, Норвежский Консул принял меня сегодня трогательно любезно и обещал мне достать норвежскую визу[280].

Листы Ваши лежат у меня. Если хотите, пришлите мне прошение в Ос[обый] Комитет, и я приложу к нему и листы. Иванов приехал. Завтра ожидаю Архипова из Стокгольма. Дела все очень сложны. Приеду в четверг или пятницу — расскажу.

Мой искренний привет Вашей супруге и сыну. До чего трудно протолкнуться дальше. Точно вы пробираетесь среди лесов и дикарей.

Пожалуйста, пошлите 5000 «S. O. S.» для раздачи (черный рис[унок]) на имя А. Н. Фену, Генриховская, 20, Особый Комитет, для передачи бар[ону] Гревеницу (он обещал дать их за границу).

Преданный Вам,

Н. Рерих<p>61</p><p>Н. К. Рерих — Г. Г. Шкляверу</p>

13 апреля 1919 г. Гельсингфорс

Дорогой и любезный Гавриил Григорьевич.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915
Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Переписка Андрея Белого (1880–1934) с философом, музыковедом и культурологом Эмилием Карловичем Метнером (1872–1936) принадлежит к числу наиболее значимых эпистолярных памятников, характеризующих историю русского символизма в период его расцвета. В письмах обоих корреспондентов со всей полнотой и яркостью раскрывается своеобразие их творческих индивидуальностей, прослеживаются магистральные философско-эстетические идеи, определяющие сущность этого культурного явления. В переписке затрагиваются многие значимые факты, дающие представление о повседневной жизни русских литераторов начала XX века. Важнейшая тема переписки – история создания и функционирования крупнейшего московского символистского издательства «Мусагет», позволяющая в подробностях восстановить хронику его внутренней жизни. Лишь отдельные письма корреспондентов ранее публиковались. В полном объеме переписка, сопровождаемая подробным комментарием, предлагается читателю впервые.

Александр Васильевич Лавров , Джон Э. Малмстад

Эпистолярная проза
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза