Письма Уильяма Берроуза

Я тут подумал: не смешать ли трах с зарисовками и смехом — беззлобным, расслабленным, чистым смехом, сопровождающим творение зарисовок? Смехом, дающим на мгновение забыть боязливость, брюзжание, старость, страх и вес плоти? Райское получилось бы наслаждение! (Заметь, секс и смех, по общему признанию, несовместимы. Типа секс — дело серьезное и очень ответственное. Что сказали бы райхианцы! Однако смех по природе своей рамок не признает.)

Зарисовки душат меня, я тону в них, потому что читателя нет. Я чуть было не кинулся в ноги Полу Боулзу, спасителю, так сказать, но он сорвался на Цейлон со всем своим антуражем: женой-лесбиянкой, которая из штанов не вылазит [269] и любовником, талантливым живописцем Ахмедом Якуби [270]. (Юноша, которого я защищал своей магией от порчи со стороны соперника. Оба — молодые, смазливо-симпотные, конфигурации у них… м-м, аппетитные; ублажать готовы оба пола, отдавая предпочтение старым, обрюзгшим богатым мохнаткам… Короче, соперники обслуживают всех и каждого, сам понимаешь. Тут я плавненько — оп-оп-оп — перевожу базар на мамбу следи Джейн, всегда готовой прийти на подмогу! Представляю: «Отказ»! Танец-отшив, то есть мамба по сути своей; вот она обретает графическое воплощение: у мужика встал, и он тянется к бабе; только присунул и — ап! — стояк пропадает. Гениталии поддельные, из папье-маше сделаны. Чем дольше пара танцует, тем реальнее письки и сиськи. Причиндалы становятся совсем натуральные. Бабенка исполняет дразнящий пассаж, вертится-кружится, то пилотку покажет, то жопу, будто бы говоря партнеру: «Тебе-то зачем это все, ты однохуйственно Чушкарь. И навечно». Тогда мужик — типа начхать ему на партнершу — мрачно полирует его восставший писюн. Ну и так далее…

Путей исполнения — туча. Типа охрененный балет «Отшив, порча и подавление жизни». В идеале он будет невыносимо подавлять и лишать духа, если не создать ему антипод. Надо подумать. В голову только что пришла полная концепция шоу.)

Так вот, соперник задумал навести порчу на Якуби, лишить живописца таланта, и я не смог не вмешаться — ударил на упреждение, и злодей получил в репу своим же заговором. Забавно, однако Якуби всерьез убежден, будто мое вмешательство помогло: на следующий день в газетах появилась статья, в которой работу его конкурента назвали «жалким подобием работ Якуби».

Короче, Боулз смылся со всей своей свитой. Мне же поговорить не с кем.

АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ

[Танжер]

30 декабря 1954 г.

Дорогой Аллен!

Отправляю тебе первую главу нового романа. Перечитал ее сам и ощутил, будто под поверхностью в ней кроется нечто ужасное. Что это точно — не знаю, просто чувствую. Вторая глава включает материал, написанный прежде, и ты его наверняка видел. Дальше планов нет. Отпущу-ка я книгу, пусть сама себя пишет.

Возьму в обработку материал писем из Южной Америки; будут изменения — дам тебе знать. Работу над романом пока отложу, всего себя посвящу письмам. Затея с журналом — просто отлична, надеюсь, выгорит [271]. Помогу чем смогу, рассчитывай на меня.

Люблю, Билл

P.S. Слышал, будто Рексрот передал слова Одена о Джеке: мол, Джек гений, но друзья погубят его. Что это значит? Мне так Джек написал. И еще — будто Оден и меня назвал гением.

У Джека, по ходу, натуральная паранойя. Говорит, его нашли копы и вчинили иск за неуплату алиментов [272]. Говорит, из-за твоей неосмотрительности во Фриско у него появились подражатели. И еще говорит, что у тебя во Фриско есть мальчик [273]. Объясниться не хочешь?

1955

АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ

Танжер

6 января 19[55] г.

Начинать можно откуда угодно. Хоть с середины — и читай насквозь. С любого места.

Дорогой Аллен!

Отправляю тебе случайную подборку заметок и набросок плюс еще наработанный материал по Южной Америке: готово новое введение к повести о поисках яхе. Оно круче и лучше подготовит читателя к основному действию.

Перечитал кусочек о своей остановке в Майами — прикольно, думаю, стоит включить его. Он пойдет сразу после нового введения. Но если тебе не понравится — пропустим.

Только что придумал способ, как. исполнить задуманное, не дать энергии распылиться при написании фрагментов, несвязанных зарисовок. Возьму и стану записывать впечатления Ли… Фрагментарность будет главной изюминкой, новым методом работы, так что проблема разрешится сама по себе. Роман о Танжере — впечатления о городе самого Ли, им же записанные, что избавит автора от необходимости непосредственно контачить с персонажами и ситуацией. Я автора поселю в роман! Мне бы по ноздри зарыться в работу, а я пишу это. Но говорят: «Ничто не теряется»… (Представляю, как утопну в моче и кале, как меня накроет заусенцами, выпавшими ресницами и соплями, исторгнутыми моей душой и телом, скопившимися, словно ядерные отходы. «А-а, да ради бога же, исчезните вы!») Я уже составил роман из писем. Письма всегда можно засунуть куда-нибудь, заткнуть ими дыру. Ну, ты врубаешь…