Письма Уильяма Берроуза

В последний раз пытаюсь написать хоть что-то продавабельное. Весь день старательно избегал работы: почитал журналы, почистил дробовик, вымыл посуду, потрахался с Кики, собрал мусор в небольшие свертки, выставив их потом на улицу (если вынести хлам в мусорном ведре или контейнере, контейнер обязательно стащат. Я даже пробовал как-то приковать корзину цепью к порогу, но решил: оно такой возни не стоит, поэтому сейчас просто выкидываю мусор в свертках), прикупил еды на ужин, забрал рецепт на наркотики. В конце концов пришлось сдаться и сказать себе: «Садись давай работать». Закурил травки, присел за текст, и вот чего получилось, вышло единым куском — или комком, словно мокрота из горла [282].

«Невероятные пошлости, едва прикрытые купюрами, проскальзывают в фильмах категории «В»; двусмысленности, извращения и садизм попсовой эстрады; постукивания и бормотания полтергейста в гниющем бессознательном Америки, которое набухает как опухоль и взрывается — пр-ррр! — словно в теле прорезался дополнительный анус. Пердеж получается злобный, бессмысленный.

О, кстати, я не рассказывал историю человека, который научил разговаривать собственную жопу? Он месил в брюхе газы, чтобы выперднуть членораздельную речь. Никогда я не слышала ничего подобного (помните, мистер, я же девочка-припевочка). «Некоторые мужики думают, мол, кто девушку ужинает — в «Горячей Точке у Засранца Дэйва», — тот ее и танцует». «Дорогая, это зал ВВО (Второсортных внутренних органов) золотушных херов». (Отрезаю себе длинный кусочек печенки, не взятой на трансплантацию из-за копошащихся в ней глистов и проч., проч. Далее следует раздел о глистах и иных паразитах.)

И эта самая жопошная трепотня как будто звучала на определенной кишечной волне. Перданет жопа, и вам сразу приспичит. Знаете, как бывает: прямая кишка заурчит, внутри похолодеет, и остается только присесть и расслабиться. Ну вот, здесь так же: жопина речь била в ответственную за сранье точку. Бурлык-гурлык… убойный звук, который можно было прямо унюхать!

Мужик этот выступал в цирке с номером типа новейшего вида чревовещания, ну, вы понимаете. Поначалу ничего получалось, даже забавно. Ржачно. Номер назывался «Рупор задних мыслей». Чесслово. Я почти все запамятовал, но жопа-то была умная. Мужик ей: «Ты как, приятель? На месте?»

А она ему: «Не-а, пойду-ка облегчусь». Чуть позже жопа надрочилась разговаривать сама по себе. Артист выходит на сцену без подготовки, заводит разговор, и жопа в ответ остротами сыплет.

Потом у жопы выросли зубы — такие маленькие, загнутые крючки, которыми она стала хватать еду, жрать, в общем. Мужик поначалу обрадовался и даже организовал новый номер. Но жопа проела дырку в штанах и начала разговаривать прямо на улице, орать, требуя равноправия. Она напивалась, как любой человек, рыдала, как мы, и просила, чтобы ее полюбили и целовали, как и всякий нормальный человеческий рот. Жопа не умолкала даже ночью, и на целые кварталы разносились крики мужика, когда он месил ее кулаками, орал и вставлял в нее свечи, приказывая жопе заткнуться. Не помогало ничего, а жопа лишь говорила:

«Э не, сам ты заткнешься. Я же останусь. Ты нам больше не нужен. Я одна могу и врать, и жрать, и говно метать».

Когда мужик просыпался, по губам у него растекалась прозрачная слизь, похожая на хвост головастика. И слизь эту ученые обозвали ННМ — неизвестная науке мерзость, — и могла она впитаться в любую часть человеческого тела. Мужик стирал ее со рта, и слизь въедалась в ладони и пальцы, как горящий бензин; впитывалась и прорастала везде, куда попадала хоть капля. Наконец рот у мужика зарос, и голова сама собой отвалилась бы (а вы знаете, что в Африке бывают случаи, когда у негров — только у негров — отваливаются пальцы на ногах?), если бы не глаза, потому как их-то жопа не имела. Она в них нуждалась. Мозг перестал управлять телом, нервные каналы забились, связь с конечностями пропала, и разум оказался заперт внутри черепушки, отрезанный от всего. Какое-то время в глазах еще можно было увидеть, как страдает умолкший и беспомощный разум, но он затух окончательно, глаза вылезли из орбит на стебельках, как у краба, и осталось в них человеческого не больше, чем в зенках у того же краба.

Итак, о чем я? А, да, о сексе — о сексе, что умудряется проскакивать мимо цензоров, миновать комиссии сквозь щели в популярных песнях и фильмах категории «В», выдающих коренную гнилость Америки. Она лопается, как перезревший нарыв, брызжа каплями ННМ. Слизь падает, где придется, прорастает, превращаясь в ядовитые раковые наросты отвратительной формы: восставшие члены, едва покрытые кожей потроха, пучки из трех-четырех глаз, перекошенные рты и анусы, части человеческих тел, словно бы перетасованные и сброшенные в беспорядке.