Письма Уильяма Берроуза

Конечная форма развития клетки — рак. Демократия канцерогенна, и всевозможные комитеты, бюро — ее метастазы. Стоит какому-нибудь бюро укорениться где-нибудь в государстве, как оно обретает зловещую форму, вроде Бюро по борьбе с наркотиками, и начинает расти, расти, выпуская все больше и больше щупалец метастаз, и если не урезонить ее или не вырезать, то носитель задохнется. Все бюро чистые паразиты и без носителя жить не могут. (Однако есть другой способ, как обойтись без государства. Наладить сотрудничество. Создать независимую единицу и пусть она удовлетворяет потребности граждан, помогающих ей выжить. Бюро действует от обратного — изобретает потребности, дабы оправдать собственное существование.) Бюрократия разрастается подобно раковой опухоли и уводит человечество с пути эволюции, раскрытия безграничного потенциала, индивидуальности и свободного интуитивного действия, превращает нас в паразитов наподобие вирусов. (Есть гипотеза, будто вирус некогда представлял собой более сложную форму жизни, но деградировал, утратив способность жить вне носителя. Теперь вот ни живой ни мертвый, балансирует на грани, а жить может исключительно в чужом организме, пользуясь его жизненной силой.) Опухоль заставляет отрекаться от самой жизни, превращая людей в неорганические, утратившие гибкость машины, в мертвецов.

Стоит обрушиться государству, как всевозможные бюро умирают. К самостоятельной жизни они приспособлены не больше червя-паразита или вируса, убившего носителя.

В Тимбукту мне довелось повстречать мальчишку-араба, который попкой умел играть на флейте. Гомосеки уверяли, мол, в постели этот мальчик неповторим. Он мог сыграть и на кожаной флейте, двигаясь вверх и вниз, находя самые чувствительные места, а ведь они у всех разные. У каждого любовника — своя музыкальная тема, под которую тот достигает пика блаженства. Мальчик был настоящий мастер импровизации, особенно когда доводилось открывать новые мелодии, сцепляя ноты в неизвестной цепочке, в совершеннейшем, казалось бы, беспорядке; ноты взрывались, пробиваясь через друг друга, сталкиваясь, одновременно ошеломляя и услащая».

* * *

Вот это я и собираюсь продать. Ты понимаешь, в чем суть? Текст написан как под диктовку, словно в голове у меня сидит злобная разумная тварь, а за текстом, который она наговаривает, звучат слова: «Писать будешь то, что нравится мне». В то же время стоит заставить себя организовать фрагменты, навязать им порядок или писать линейно (как в обычном романе), и меня тут же заносит в такое безумие, где доступен лишь самый исключительный материал.

Катастрофа. Сломалась машинка, и в этом месяце новую не купить. Я неумолимо качусь под гору. В новый месяц вошел с долгами, прозакладывал все; деньги боюсь даже считать… посчитаю, наверное, с утра в понедельник. Осталось баксов шестьдесят: по два бакса в день на месяц. А я не могу обходиться без джанка, на который как раз два бакса в сутки и уходит. Еще надо по полбакса в день Кики на карманные расходы, да и кормить его тоже надо. Он устроился на работу, но пробыл на ней всего три недели — контора закрылась. Мать Кики заболела и трудиться не может; приходится сыну о ней заботиться. Вот мои полбакса на нее и уходят, а Кики требует еще столько же, сходить на футбол или в кино. Ну все, хватит, завелся я, о долгах да о долгах. […]

Я начал писать линейную историю в духе Чандлера. Жесткий детектив о супергероине — одна вмазка, и ты на игле. Что получится в итоге, не знаю. Начинается история с того, как меня приходят арестовать два детектива. Хотят использовать в опытах с супергероином. (Детективы не догадываются о моей осведомленности.) Дабы спастись, убиваю обоих. Вот, тут я остановился. Мой герой спасается бегством; ждет, когда можно будет затариться половинкой унции джанка и скрыться с ней. Полиция тем временем бьет тревогу: оповещаются все участки, патрульные тачки и проч., проч.

Не спрашивай, что будет дальше, сам не знаю. Может, история превратится в аллегорическую, может, в сюр какой-нибудь. A ver [283].

Читаю об одном деле. Занятно: Англия, два морских офицера (лейтенанты), два добрых друга Первый — меткий стрелок, с расстояния в шесть футов попадает выстрелом из пистолета в рюмку. Второй берет шляпу на руки и просит: «Попади в нее». Первый лейтенант стреляет, и — в яблочко. В шляпе дырка. Потом второй надевает шляпу и говорит: «А теперь — слабо?» Первый тщательно прицеливается в самый верх тульи (есть свидетели) — и попадает в голову другу. Впрочем, друг еще может выжить. Поразительно, как все сходится. Ведь я тоже метко стреляю, рука у меня набита, да и с пистолетами я на ты. И метился я тщательно — в самую верхушку стакана, и стрелял с расстояния в шесть футов!