Письма в пустоту

— Смотри, мышонок, на результат своей работы, — Игнасио указал на мертвого Ческо, — Гордишься?

— Нет… — прошептал я одними губами.

— Как бы ни было гадко и противно твоему разуму, твое тело возбуждалось. Ты кончал от прикосновений других мужчин. Бес внутри тебя ликовал, получая новую порцию разврата. Ты испорчен… Теперь ты понимаешь?

— Да, Учитель, — голосом, дрожащим от ужасного осознания истины, выпалил я.

Игнасио поднялся на ноги, смотря на меня надменным взглядом. Его губы искривились в наслаждении.

— Но я добр к тебе, мышонок, как и учит святое писание, я прощаю тебя и принимаю со всей скверной.

Я кинулся на колени и обнял Игнасио за ноги.

— Я люблю вас, Учитель! Я благодарен вам за все! Я люблю… Люблю… — исступленно лепетал я. Слезы ручьем текли из моих глаз.

Игнасио сощурился и пнул меня ногой в грудь, отпихивая в сторону.

— Правильно делаешь, — менторским тоном произнес он, — Но не пищи мне тут. И запомни, тот, кто к тебе притронется, осквернится сам. Ты мерзость из преисподней, не порти людям жизнь. Понял?

— Да, Учитель… — я вытер слезы рукавом и тоже поднялся.

— Мой урок тебе удался, — захихикал Игнасио, — Едем домой.

Диего, прости, что напомнил и вновь рассказал. Но я не мог иначе…

Меня разбудил клаксон, я вздрогнул и подскочил.

Я сидел в машине, мчащейся по шоссе, сумрак уже спустился на город и мои глаза не сразу к нему привыкли. На мне лежало пальто Джорджа, а сам американец сидел рядом и смотрел на меня лукавым взглядом.

— Я что спал? — спросонья я задал глупый вопрос.

— Да, прикорнул еще в кино, — засмеялся Гленорван.

— Как я сюда попал?

— На автопилоте, не бойся, я тебя не трогал, — Джордж подмигнул, — У тебя поразительная способность механически совершать разные действия.

— Да, есть такое дело.

— Стоило приказать тебе встать и идти, ты сразу послушался.

Я промолчал, как-то неприятно стало от слов Джорджа. Ведь пока я был сомнамбулой, он мог со мной делать все, что хотел и американец не преминул намекнуть мне на это.

— Опять ты на меня свое пальто скинул, — зло проговорил я, смахивая с себя чужую вещь.

— Ты дрожал и звал какого-то Диего. Кто это?

— Не знаю, — соврал я, отворачиваясь. Я не хотел, чтобы Гленорван видел мое лицо.

— Ясно. А Гарсиа, кто?

— Что? — я аж подпрыгнул на месте и уставился на Джорджа.

— Ты звал его… Звал его сволочью, — оговорившись, американец улыбнулся.

— Не может быть… — я замотал головой.

— Ну, ты сказал так: «Джордж, ты как сволочь Гарсиа, я тебе не сдамся», — Гленорван хитро прищурился, — Мне польстило.

Моего ответа не требовалось.

— Еще чуть-чуть по пробкам и мы на месте, — заметил американец.

Я проигнорировал.

— Мне нравится Чио-чио-сан, и музыка, и история, и все… Люблю японскую культуру, — продолжал мой противник.

— Непонятно, — протянул я, задумавшись.

— М-м-м? — Джордж с интересом приподнял бровь и блеснул на меня глазами.

— Люби ты по-настоящему японскую культуру, ты бы сразу понял мою преданность Игнасио. Как раз там распространен культ подчинения господину, когда слуга счастлив лишь тем, что имеет возможность выполнять приказы хозяина, а смерть за него считает почетом.

— Извини, Альентес, но ты нисколько не похож на японца, в тебе скорее должны были взыграть цыганские гены и присущая им любовь к свободе.

— Цыганские? — переспросил я, ничего не понимая.

— А ты не в курсе? — на этот раз удивился Джордж, по-моему, даже искренне.

— О чем ты? — буркнул я, ожидая очередной колкости.

— Розы не сказали тебе, — осторожно начал Гленорван, — Твоя мать вроде была цыганкой!

— А-а-а, — протянул я, непроизвольно хлопнув в ладоши, — Вот почему Игнасио говорил мне, что я дитя ведьмы, совратившей святого брата. А я как раз недавно вспоминал! Теперь я разгадал последнюю загадку Учителя…

— Тебя не тронула новость о матери? — Джордж выглядел удивленным.

— Нет, — признался я. Меня действительно не трогало, ведь у меня был Диего, единственный, кто любил меня в детстве, и его тепла было достаточно.

— Стой, он говорил, что ты сын святого брата? — американец заглянул мне в глаза.

— Да, — кивнул я.

— Значит, ты сын монаха из братства. Ого… Интересно кого!?

— Не знаю, я не думаю, что это правда, — признался я, — Игнасио мог просто так закинуть якорь. Но я никогда не обращал внимания.

— Хм, — Джордж задумчиво почесал подбородок, — Интересно, чей же ты сын, если тебя так ненавидит Игнасио? Ты не замечал ни с кем сходства?

— Нет, — я начал уставать от пустого разговора.

— Действительно, ты ведь мог пойти в маму… Но твои глаза… Точно ни у кого нет таких же?

Я промолчал.

— Интересно, я мог бы быть твоим отцом? — засмеялся Джордж, — Вполне возможно, кстати, ведь у меня было много женщин, и цыганки среди них встречались. А, нет! — покачал головой американец, — Навряд ли я мог бы. Я слишком молод. В тринадцать лет я играл в железную дорогу и не помышлял о сексе. Я пускал паровозики, разводил их, сталкивал… Чух-чух, и бах. Я чувствовал себя всесильным создателем, богом, решающим кому жить, а кому нет. Я всегда любил эксперименты, а потом место железной дороги заняли люди. Но все-таки, — Гленорван цыкнул, — Чей же ты сын…