Письма в пустоту

— Я… не смогу… Руки не слушают… — протянул Альентес.

— Напрягись. Тебе не привыкать, — грубо бросил Джордж и сам вздрогнул от резкости своего тона.

— Ты прав, я мерзкий, даже в перчатках ты не должен пачкаться об меня, — отчетливо произнес парень.

Он поднял фаллоимитатор, непослушно выскальзывающий из дрожащих рук. Но он не сдавался, Альентес с настойчивостью робота стал засовывать в себя интимную игрушку. Руки дрожали все сильнее, движения сбивались, черный резиновый фаллос прерывисто входил в тело монаха, заставляя его плоть источать все больше и больше жидкости. Все ноги Альентеса и даже пол под ним превращались в переливающийся водопад. Парень жадно ловил воздух, срываясь на стоны.

Джордж снимал бесстыдство на камеру.

В полумраке номера сокращающийся в движении и конвульсиях Альентес напоминал странного причудливого насекомого, собирающего нектар.

— Странно, — отстраненно проговорил Джордж, откладывая камеру, — Даже в таком униженном положении ты не выглядишь пошло, и запах… Твой запах не отвратителен, он сладок… Поразительно!

Альентес отозвался протяжным стоном.

— Я не могу Джордж… — дрожащим голосом простонал монах. Фаллоэмитатор выскользнул из его рук и покатился по полу.

— М? — Гленорван отложил камеру, которая продолжала работать.

— Не могу… помочь себе…

— Ясно, твое тело ослабело, ты ничего не можешь удержать в руках, поэтому глубина проникновения не та…

Альентес вскинул голову и с мольбой в глазах вскрикнул:

— Джордж! Помоги мне!!!

Гленорван подошел вплотную к монаху и с высокомерностью уставился на него, валяющегося возле его ног.

Альентес из последних сил вцепился в полы пиджака американца, бесконечно повторяя одну фразу:

— Джордж… Прошу… Помоги мне… Я умоляю… Дай мне кончить, прошу, иначе я сойду с ума… — он запинался и всхлипывал, а потом, отдышавшись, продолжал, — Помоги мне… Сделай, сделай… Со мной…

Гленорван вздрогнул. Он зажмурил свои голубые холодные глаза, а потом резко отцепил Альентеса от себя.

— Нет, — процедил он сквозь зубы, — Я никогда не стану спать с мужиком! Не проси.

— Я умоляю, — шептал Альентес, сникая на ковер.

— Несчастное дитя! Уходи… Пошел вон! — Джорджа как подменили. Он схватил розенкрейцера, забившегося в его крепких объятиях, и выставил за дверь.

— Уходи! Ползи к себе! Может какой-нибудь добрый самаритянин тебе поможет!

Американец выкинул вслед за Альентесом его лом и захлопнул дверь.

Он с ненавистью шарахнул об стену попавшийся на пути стул, потом разбил вазу, запустив ее в злополучную тумбочку. Казалось, он разнесет весь номер, но нет, увидев пятно, оставшееся после Альентеса, американец схватил бутылку виски и вылетел на балкон. Свежий, даже морозный, ветер лохматил его волосы и обжигал острыми льдинками, кружащимися в воздухе, но Гленорвану не становилось лучше.

Душило отвращение и презрение.

Он сполз по стеклу двери и уселся на холодный пол, принимаясь осушать бутылку.

— Как мне все надоело, — прошептал Джордж, с силой потирая лоб, — Все достало…

Он схватился за голову, погружая пальцы в золотые пряди своих волос.

— Почему я должен… — Гленорван тихо рассмеялся, — Ненавижу все это! Акведук, Орден, Итона, себя, всех… Уроды! Твари! Один Альентес невинен, как ребенок, но и его умудрились развратить и изломать. Суки… Все кругом мрази, и я… Я!

Он продолжал смеяться, оскаливаясь, как кобра в момент броска.

КАИНОВО КЛЕЙМО

Диего, милый мой Диего…

Вот и закончена моя эпопея с Джорджем, моя заранее проигранная война. Что и следовало ожидать, коварный змей Акведука меня перехитрил. Завтра к вечеру шпионы принесут в орден видеозапись с моим позором. Игнасио увидит, насколько я жалок и, скорее всего навсегда отвернется от меня. Я не вынесу, но все равно, пока не пробьет час, я остаюсь его верным слугой, храня в сердце преданность Учителю.

Что касается произошедшего час назад в отеле, то тут я буду несколько категоричен.

Мне стыдно… Я стоял на коленях перед заклятым врагом, я удовлетворял себя на его глазах и умолял сжалиться над собой. Джордж выставил меня вон. Использовал, как средство мести розенкрейцерам, а потом выгнал проч. Он поступил верно, но лучше бы убил…

Меня ждет позор, в братстве меня им попросту заклеймят. Я бы ничего не желал больше, нежели смерти, лишающей бремени вины перед драгоценным Учителем и его идеалами. Я умудрился подвести человека, не отказавшегося от моей проклятой небесами натуры.

Диего, прости меня, я действительно гадок.

Теперь ты видишь, почему я так говорю? Почему ненавижу себя?

Во мне ни капли хорошего! Я убийца и мои руки по локоть в крови. Причем я отнимал жизни у таких же безропотных слуг как я, жаждущих лишь угодить хозяевам. А кроме того мое тело — сосуд разврата и похоти. Я спал с другими мужчинами, и моему организму это нравилось, а потом все мои любовники пострадали из-за меня… Все, пожалуй, кроме Гарсиа. Но с ним другое, его купили, и ему было непринципиально, что со мной делать.

Диего, почему ты полюбил меня? Такого отвратительного грешника… отброс божьего царства… Почему? Я могу объяснить лишь твоей бесконечной добротой, иначе никак.

Завтра…