«Письма Высоцкого» и другие репортажи на радио «Свобода»

А еще было сказано о таких — «ленивы и нелюбопытны». И всю жизнь брать их сторону?.. Невеселую перспективу намечает себе молодой писатель. Но это, как говорится, дело хозяйскор. Хотя в нашем писательском хозяйстве долгое благоденствие различных мифов чревато потерей читательского интереса к современной литературе. А примеры рассуждений писателей двух далеких друг от друга поколений как раз из области мифотворчества. А еще эти рассуждения, как и воскресную проповедь Сафонова, можно, думаю, отнести к тому самонадеянному упоению возможностью «отметиться», которое, кроме девальвации писательского слова, ничего больше в себе не несет. Сдается мне, что отечественному читателю скоро останется только одно — повышать и без того рекордный тираж еженедельника «Аргументы и факты».

«Поверх барьеров» 10.07.90

Чтение десятое. ЯЗЫК

Из цикла «Руины»

Когда на форуме своем
наследники Коммуны
вещают мне о том, о сем,
как бодрые трибуны,
я изумляюсь всякий раз
уродливости речи,
переводя их новояз
на общечеловечий.
Живя в таинственной тени
да на телеэкране,
со мною говорят они,
как инопланетяне,
и то, в чем я предвижу крах,
лелеют оптимизмом.
Вот так на разных языках
мы говорим и мыслим.
Создавшим этот свой язык
для лиги посвященных
(язык, питавший, как родник,
той лигою взращенных)
присущ особый взгляд на мир,
на нрав его и облик,
присущ (но чужд мне) свой ранжир
романов, пьес и хроник,
в которых истин потолок
чуть выше школьной парты
и примитивны, как лубок,
красивости неправды.
Спросили как-то у того,
кто мудрым слыл по праву:
«А вы бы начали с чего,
возглавивши державу?»
Сказал, задумавшись на миг,
постигнувший былое:
«Сначала б выправил язык.
Потом — все остальное».

1988

Репортаж одиннадцатый. « В ЛОГОВЕ ГОЛОСА»

(Беседа с поэтом Юнной Мориц)

— Юнна Петровна, если исходить из хронологии последних ваших публикаций, то невольно возникает вопрос: не переходите ли вы на прозу?

— Да, уже лет двадцать, наверное, время от времени я пишу странные такие рассказы, как бы очень короткие. Короткие за счет уплотненности повествования. Вместе с тем довольно пространные за счет, я сказала бы, емкости каких-то обыденных и вместе с тем мистических ощущений, которые въедаются нам в память. В семидесятые годы два рассказика чудом проскочили в журнале «Юность». Публикация так и называлась: «Два рассказа о чудесном». Но третий рассказ уже не прошел. Да и к этим двум рассказам у редакции было столько вопросов, продиктованных каким-то опасливым впередсмотрением, что я нашла небезынтересным тогда втянуть все эти редакционные вопросы вместе с моими ответами в текст своих рассказов. Но такое можно сделать только однажды, больше не захочется. Поэтому долгие годы я складывала свои рассказы в картонную коробку, где жили мои неопубликованные стихи, дневники, даже стихи для детей, загубленные бдящими моралистами. Конечно, я читала свою прозу близким друзьям, чье мнение для меня очень дорого. И хотя рассказы мои совершенно невинны с политической точки зрения, я знала прекрасно, почему их не печатали.

Теперь я вынула из коробки четыре рассказа. Их опубликовали очень быстро да еще и спасибо сказали. И вот что удивительно: это меня озадачило… За долгую жизнь я так привыкла к атмосфере разноса, что теперь мне кажется, если меня не бранят, значит, я сделала что-то не то…

— Вероятно, вы это не совсем серьезно говорите?

— Да нет, уверяю вас, совершенно серьезно. Ведь это очень трудно — жить в атмосфере, где уже нет подозрительности, страха, где нет черных списков, в которых я состояла долгие годы. Наверно, так же трудно привыкнуть жить в этой атмосфере, как космонавту освоиться в состоянии невесомости. Я говорю совершенно серьезно.

Рто для меня очень важные проблемы. В атмосфере всех этих запретов, черных списков, чтения в мозгах я научилась как-то существовать. Моя внутренняя свобода была защищена какими-то особенными представлениями об устойчивости человека в этих условиях. Теперь они совершенно не нужны, и это представляет особую трудность.