Письма живого усопшего

— Это Он наделил душами людей, — сказал я.

Глаза сильфиды заблестели каким-то почти очеловеченным блеском.

— А мне Он мог бы дать душу?

— Говорят, что Он может всё.

— Тогда я попрошу, чтобы Он дал мне душу.

— Но для того, чтобы попросить Его о душе, недостаточно просто повторять ту молитву, которую повторяет твой друг.

— Он только говорит — ...

— Да, я знаю. Предположим, ты будешь повторять это вслед за ним.

— Я буду повторять, если ты объяснишь мне, что это значит. Я хочу делать всё так, как делает мой друг.

— Когда мы говорим нашему небесному Отцу: «Да будет воля Твоя!», — сказал я, — это значит, что мы отказываемся от своих собственных желаний, от стремления к удовольствиям, к любви или к счастью, или к чему-то ещё и складываем все эти желания к Его ногам, жертвуя ради Него всем, что мы имеем или надеемся иметь, потому что любим Его больше, чем самих себя.

— Очень странный способ для того, чтобы достигать исполнения собственных желаний, — сказала она.

— А это делается вовсе не для исполнения собственных желаний, — ответил я.

— Тогда для чего же?

— Просто из любви к Небесному Отцу.

— Но я не знаю никакого Небесного Отца. Кто это?

— Это Источник и Цель существования твоего друга. Это Тот, кем в один прекрасный день снова станет твой друг, если сможет всегда повторять Ему: «Да будет воля Твоя!».

— Тот, которым он снова станет?

— Да, потому что когда он соединяет свою волю с волей Небесного Отца, Небесный Отец живёт в его сердце, и оба они сливаются воедино.

— Значит, Небесный Отец — это, в действительности, Истинная Сущность моего друга?

— Даже величайший из философов не смог бы выразиться более точно, — подтвердил я.

— Тогда я тоже люблю Небесного Отца, — прошептала Мерилин, — и теперь я целыми днями буду повторять Ему: «Да будет воля Твоя!»

— Даже если Его воля разлучит тебя с твоим другом?

— Как же она может разлучить меня с моим другом, если Отец — это его собственная Истинная Сущность?

— Хотелось бы мне, чтобы все ангелы понимали всё так же, как и ты, — сказал я.

Но Мерилин уже отвернулась от меня, полностью погружённая в свои думы, снова и снова повторяя с радостной улыбкой на лице: «Да будет воля Твоя! Да будет воля Твоя!»

«Воистину, — сказал я себе, — продолжая свой путь вдоль светлой линии, — тот, кто поклоняется Отцу как Истинной Сущности своего любимого, уже обрёл душу».

Письмо 35 За тёмной завесой

1 мая 1915 г.

Однажды ночью, когда умолк шум битвы и полная луна освещала своими лучами истоптанную землю, заполненные людьми окопы, по-весеннему нежную зелёную траву и неброско раскрашенные цветы, я столкнулся лицом к лицу с могущественным Существом, закутанным в тёмную мантию. Неторопливой и величественной походкой двигалось оно вдоль передовых позиций.

Увидев меня, существо остановилось. Остановился и я, поражённый его грациозностью, высоким ростом и окружающим его ореолом царственности. Его лицо было скрыто от меня.

— Кто ты, — спросил он, — блуждающий здесь в этот час, как будто погружённый в раздумья?

— Я — человек, которому о многом надо подумать, — ответил я, — а этот час более всего подходит для размышлений.

— И о чём же ты размышляешь?

— О войне — той, что под нами.

— И о чем же ты думал, когда мы встретились?

— Я думал о мире, — сказал я, — и спрашивал себя о том, как можно остановить эту кровавую бойню.

— Закономерный вопрос, — сказало царственное Существо, — быть может, я смогу тебе чем-нибудь помочь.

— Почему бы тебе не сбросить своё покрывало? — предложил я. — Я привык видеть лица тех, с кем разговариваю.

Существо отбросило край мантии, закрывавший его голову, и я увидел лицо, выражение которого даже затрудняюсь описать. В нём отражались сила и злоба, и ещё — странная красота, одновременно и недо- и сверхчеловеческая. На нём как бы застыли вечная боль и вечная борьба, но в глазах горел огонь воли, поразивший меня своей силой.

— Кто ты? — спросил я.

— Какая разница, кто я, — ответило Существо. — Я тот, кто пришёл, чтобы разрешить загадку, занимающую твои мысли.

— Но ты не похож на ангела мира, — сказал я, — скорее, ты похож на тех, кто своими руками ещё больше разжигает пожар войны.

— Именно поэтому я и разбираюсь в том, как следует восстанавливать мир. Что может знать о мире миролюбивое существо? Только воину известен смысл этого слова.

— Я готов выслушать всё, что ты мне скажешь, — ответил я ему, — поскольку вижу, что тебе известно кое-что о Законе.

— Я — один из исполнителей Закона, — сказал он, — и я знаю, как можно вернуть мир на Землю.

— Ты расскажешь об этом мне?

— Для этого я и пришёл сюда, и для этого встретился с тобой, — ответил он.

— А как ты обо мне узнал?

— Я знаю всех самых сильных тружеников и ещё многих из тех, кто менее силён. Ты — из числа сильных.

— То, что ты говоришь, — слишком большая честь для меня, — сказал я, — ведь я — всего лишь скромный солдат в армии исполнителей Закона.

— Скромность свойственна великим, — заметил он, пристально глядя мне в глаза, как будто стараясь определить, какой эффект произвели его слова.