Письмо на панцире

— Здравствуй, море! — воскликнула Вита. Ей хотелось прыгать (а это было, вообще-то говоря, запрещено на ближайшие две недели), хотелось петь, танцевать и… плакать.

Она вновь встречалась с жизнью — с природой, друзьями, с морем, с золотом пляжа, с разноцветными розами, которые, казалось, говорили: «Посмотрите, какие мы красивые…»

Василь, который старался отвлекать Виту от больничных мыслей, рассказал, между прочим, что в Болгарии больница называется «здравница». Вита при этом подумала: «А может быть, это хорошее название? Ведь в больнице человеку дают здоровье».

Она получила это здоровье: у неё больше не было аппендицита, и она знала, что никогда больше не будет. Это радовало, но огорчало то, что ещё два километра в «рафике» с папой, и потом будет поворот направо в Артек. Папа сойдёт, пересядет в симферопольский автобус, и Вита простится с ним почти на два месяца.

Так оно и произошло.

— Ну, поцелуемся, дочка!

— Угу.

— Ты же не маленькая… Как не стыдно! Если бы не этот аппендицит, я бы вообще не приехал. Это случайно. Ты же знаешь — меня ждёт работа.

— Знаю. Ты же даже ни разу не съездил в Артек, не пошёл туда, где…

— Правильно, дочка. Всё правильно. Я не пошёл по тем местам, где был во время войны, хотя к ним от Артека рукой подать. И не был я потому, что всё время проводил с тобой. Но это не значит, что я не приеду в Артек ещё на день или на два дня.

— Когда, папа, когда?

— С делами надо управиться. Ты же знаешь, что мне положены дни в счёт тех дежурств. Тебе быть в Артеке ещё долго. Вот я и постараюсь закончить все дела на работе и приехать сюда в Артек, побродить с тобой по окрестностям и, может быть, заодно поискать с вашими ребятами черепаху-почтальона. Если, конечно, её до этого без меня не найдут.

— Ой! — воскликнула Вита. Ей хотелось сказать отцу, как она рада, счастлива, что он, может быть, приедет. Ей хотелось сказать многое, но вот в этих-то случаях чаще всего почти ничего не говорят.

Они стояли возле шоссе, на котором поуркивал «рафик». В автомашине сидела Вера, но сидела как-то боком, чтобы не смотреть на прощание Виты и не смущать её и Ивана Павловича.

Солнце зашло за тучку, которая выбросила как бы петушиный хвост разноцветных лучей…

Папа пошёл к павильону с надписью «Каменка».

В конце шоссе со стороны Ялты показался длинный автобус.

У самой остановки папа повернулся, высоко поднял руку и крикнул:

— Пиши, дочка, а я постараюсь приехать!

— Приезжай!

Притормозил, а потом промчался длинный автобус, увозя папу.

РАЗГОВОР НА ТАНЦПЛОЩАДКЕ

— Ви-та!

— Ви-та!

— Ви-та!

Красные галстуки пестрели на веранде корпуса. От этой шеренги скандирующих ребят отделилась маленькая фигурка Василя, который стремительно ссыпался с лестницы прямо к Вите с букетом пунцовых роз.

— Здравствуй, Вита!

Теперь жизнь в Артеке была для Виты ещё радостнее.

В тот вечер был конкурс бальных танцев. Мальчики в строгих чёрных костюмах, в белых рубашках с галстуками бабочкой ритмично кружились с девочками, которые были в воздушных платьях, точно окружённые пушистыми облаками. Казалось, что не пары медленно кружатся, а облака плывут по синему небу.

Василь не танцевал. Он сидел рядом с Витой и рассказывал ей об артековских событиях тех дней, что она провела в больнице:

— Черепаха живёт теперь у юннатов. Они сказали то же, что твой папа: на ней никакого письма нет. Она, понимаешь, самая обычная черепаха.

— Обычная, — как эхо, повторила Вита.

Василь сказал «папа», и ей при этом взгрустнулось. Но он не дал Вите грустить и тут же затараторил:

— В одной группе приехала, понимаешь, необычная для Артека девочка.

— А почему необычная? Тут все одинаковые — безразличия. Хоть из деревни, хоть из королевского дворца.

— Правильно. Но ты слушай. Девочка правда необычная, потому что не хотела быть, как все: «Кашу я не ем, люблю шашлык, постель заправлять не умею; я приехала отдыхать, а не разносить тарелки, пусть даже раз в две недели».

— Её наказали? — спросила Вита.

— Ты ведь знаешь, у нас не заставляют и не наказывают.

— А как же тогда?.. Василь, а её не Розой зовут?

— Точно, Вита. Слушай, не перебивай. За Розу, понимаешь, дежурили другие. Отряд себя не посрамил. Роза эта была в лагере, где пионерская застава. И вот вечером тревога: «Диверсант перешёл границу!» — Ну?!

— Вот тебе и ну… Как только тревога, так сразу же наряд пионеров-пограничников вместе с солдатами в зелёных фуражках, с псом-ищейкой, рацией и всем прочим отправляется на поиск. Знаешь, как у нас: всё вроде бы не понарошку, а взаправду. Столб с гербом Советского Союза видела?

— Видела.

— А ты слышала, как возле него чётко произносят слова: «На охрану границы Союза Советских Социалистических Республик!..»?

— Здорова, а, Василь?

— То-то, Вита, что здорово. А Розу не взяли. Она, понимаешь, в рёв. Ей говорят: «Замолчи, диверсант услышит — скроется, поймать не сможем». А она своё: «Диверсант не настоящий, я знаю. Но всё равно хочу в наряд. Честное пионерское, буду всё-всё делать! Все наряды по кухне, все дежурства. Ни один абсолют не нарушу: голова будет в подушке».