Письмо на желтую подводную лодку

Иринванна взяла со стола чертежный тубус и бережно извлекла из него длинный сверток. Им оказался эффектный плакат-афиша с изображением Лучезаровой, запечатленной фотографом-профессионалом на сцене в неподражаемой балетной позе. В нижней части афиши красивым артистическим почерком фломастером было написано: «Дорогой моему сердцу Ирине с благодарностью от ученицы Екатерины».

— …Катенька была моей самой любимой ученицей, у нее была просто уникальная, природная грамотность… В последний год мы с ней совсем сроднились, даже перешли на «ты» — редко бывает такая душевная близость между учительницей и ученицей. Она называла меня просто Ирой… Потом она прошла строгий отбор и поступила в ленинградское Вагановское училище. Она объехала с гастролями весь мир! Представляете? И вот теперь будет танцевать в «Лебедином озере» здесь, у нас… Это такой подарок к моему скромному юбилею! Я очень хотела, чтобы мы пошли на балет всем классом, но, к сожалению, билеты уже распроданы. Родительский комитет очень старался, но увы… Поэтому, ребята, мы с вами посмотрим балет дома, по телевизору. Приезд Катерины, моей Катеньки, для меня такая радость! Я надеюсь, она найдет время встретиться с вами и рассказать что-нибудь из своей творческой биографии… Завтра в городской администрации состоится пресс-конференция и прием в ее честь…

На следующий день весь класс, предводительствуемый Ириной Ивановной, которая ради такого случая, а также в честь собственного двойного юбилея — сорока лет педагогической деятельности и шестидесятипятилетия — надела парадное бархатное платье с ниткой искусственного жемчуга на груди, собрался в здании администрации у конференц-зала. Никогда еще Тиллиму не приходилось видеть классную в таком волнении. Их Иринванна — всегда само спокойствие — нервно улыбалась, на ее обычно бледном лице яркими пятнами проступил лихорадочный румянец, на лбу блестели капельки пота. Поднимаясь на цыпочки и вытягивая шею, она неотрывно смотрела в сторону двери, откуда должна была явиться звезда балета с невских берегов.

И вот тяжелые двери с резными гербами СССР на створках распахнулись… Однако в холл, вместо Екатерины Лучезаровой, вошли четверо крепких мужчин, все как один в строгих костюмах и с темными очками на застывших лицах. Они вежливо, но настойчиво оттеснили собравшихся в сторону, освобождая проход. За ними по красной ковровой дорожке проследовала стройная молодая особа, закутанная в пушистую шубку. Не глядя ни на кого, она торопливо направилась к дверям зала.

«Катенька! Наконец-то! Ты помнишь меня? — выкрикнула счастливая учительница, устремившись к балерине и подхватив ее под руку. — Я — Ирина Ивановна, а это мои ученики…»

Звезда балета остановилась, недоуменно посмотрела на бесцеремонную бабушку в старомодном наряде, застыв на миг, и отстранилась, высвобождая руку. Сразу же один из охранников вклинился между ними и грубо отодвинул учительницу назад в толпу, точно неодушевленный предмет. Чуть заметно пожав плечами, Лучезарова двинулась дальше, но, разглядев кого-то в толпе, остановилась и, радостно улыбаясь, помахала ему рукой.

«Так ей и надо, грымзе! — раздался злорадный голос за спиной у Тиллима. — Поставила мне тройку в четверти, вот сама теперь и опозорилась — канула в зияющую пустоту и безвестность».

Оглянувшись, мальчик увидел за спиной Свету Сергееву — головную боль всех учителей и завуча по воспитательной работе, предмет пристального внимания всех старшеклассников. Переступая на высоченных шпильках, акселератка хлопала ресницами, намазанными так густо, что с них буквально осыпались хлопья дефицитной импортной туши, но тут же, шагнув вперед, наткнулась на как бы нечаянно выставленную Олину ногу и рухнула, растянувшись во весь рост поперек ковровой дорожки. Тиллим заметил, как его подружка и муза Оля Штукарь с невинной улыбкой ангелочка показала ему поднятый вверх большой палец: «Не будет задаваться, красавица расписанная!»

На пороге конференц-зала балетную диву окружил рой корреспондентов и телевизионщиков. На бедную Ирину Ивановну жалко было смотреть. Она в один момент сникла, опустив голову и с трудом сдерживая слезы. Каково было сознавать учительнице, что она ошиблась в своей любимой питомице?

«Пойдемте, дети, — сдавленным голосом произнесла Ирина Ивановна. — Катенька, должно быть, устала с дороги».

Тиллим поймал себя на мысли, что хорошо бы хоть на несколько минут стать большим и сильным, как герой гэдээровского фильма про друга индейцев Верную Руку или вождя апачей Виннету. Тогда он мощно дернул бы за ковровую дорожку, все квадратные охранники скатились бы с нее, а эта зазнавшаяся балерина имеете со Светкой подъехала бы прямо к Иринванне, как на конвейерной ленте…

На следующий день урока русского языка в пятом «А» не было. Отменили его и в другие дни, по причине того, что любимая учительница пятого «А» накануне своего двойного юбилея попала в больницу: от (ильного расстройства у нее начались проблемы с сердцем, которое до той поры успешно справлялось и с педагогическими, и с прочими жизненными нагрузками.