Письмо незнакомке (СИ)

Я чуть опустил голову, прижался подбородком к земле, и моих ресниц коснулись… перистые облака, сквозь дымчатую завесу которых пробивались десятки, сотни, тысячи ослепительных лучиков! Это было так здорово, что невольный вздох изумления вырвался из груди. Я легонько подул на дрожащий у самого кончика носа пушистый шар, и он, словно хрустальный, стал рассыпаться у меня на глазах, – но без звона и зеркальных отблеском. Другой шар лопнул, как мыльный пузырь, обнажив причудливой формы ромашку. Спустя минуту таких ромашек вокруг меня было так много, что из них можно было сделать букет, и они, покачиваясь на тонких, медного цвета, стебельках, и, хлопая изогнутыми книзу ресничками, улыбались мне добрыми, светлыми глазами.

Игра воображения так захватила меня, что я, позабыв обо всем на свете, до головокружения ползал в траве, дул на одуванчики до треска в ушах, и всё новые и новые картины упрощали до ребячества мои мироощущения. Красота, фантазия и сама жизнь словно бы опоили меня радостью и восторгом. Мне хотелось смеяться – и я смеялся, мне хотелось кричать – и я кричал, мне жутко хотелось петь – и я запел…

Наконец, в приятной истоме я откинулся на спину и долго лежал так, покуда чья-то рука не коснулась моего лба.

- Вам плохо?

Это был мой лечащий врач, присевший рядом на корточки.

- Нет, мне очень хорошо, – улыбнулся я и почему-то счёл нужным заметить: – Ваша белая шапочка, доктор, походит на айсберг, который скользит по краю заходящего солнца. Айсберг тает, и на солнце искрятся рубины.

- Да что Вы говорите?! – не сразу нашёлся врач, а сам тем временем жёсткими, настырными пальцами оттянул книзу мои веки и пристально посмотрел мне в глаза.

- А что Вы здесь делаете?

- ?!..

- Вернее, чем занимались несколько минут назад? – уточнил он.

- Дул на одуванчики.

- Зачем?

- Я купался, доктор.

- И где же вы купались, позвольте Вас спросить?

- А разве Вы не видите: море вокруг – бело-оранжевое море!..

- Ну и как?

- Прекрасно!

- М-да…, – неопределённо заключил лечащий врач.

Стоявшая рядом манипуляционная сестричка Галя всплеснула руками:

- Бедненький, да на Вас сухой нитки нет! Подымайтесь, подымайтесь быстренько с земли.

Я поднялся.

Под окнами соседнего отделения собрались больные. Их было много. Все они смотрели в нашу сторону. Вдоль чугунной ограды, на тротуаре стояли прохожие. За шеренгой прохожих, на дороге – кряду три троллейбуса.

- Идите за мной, – голосом постового милиционера изрёк лечащий врач.

Покуда шли в отделение, Галя по-матерински нежно обнимала меня за плечи, а у двери сказала по секрету, что у них есть волшебная комната чудес, где меня усадят на ковёр-самолёт, и…

Не знаю, чем закончилась бы эта история, не вызови лечащий врач «по тревоге» психиатра. Тот осматривал меня добрых полчаса, если не час. Пожалуй, затяни он свой осмотр ещё на пару минут, и под дверью палаты собрался бы весь город.

Наконец, меня оставили в покое.

- По моей части все в порядке, – рассовывая по карманам халата свои ударно-колющиеся инструменты, сказал психиатр и с добродушной хитринкой в голосе уточнил у лечащего врача: – Так говорите, «купался в бело-оранжевом море одуванчиков»?

Лечащий врач утвердительно кивнул, но счёл нужным ещё добавить на словах:

- Я видел собственными глазами.

Психиатр потёр кончик шелушащегося носа, с достоинством бросил на ходу:

- Когда начнет нырять… вызывайте!

(1987 г.)

СВЕТ ЗА ОКНОМ

Вроде бы ничего драматичного и не произошло в семье Вадима Полякова, но день ото дня тревога в душе росла. Предчувствие приближающейся беды как бы зависло над потолками, и, куда бы ни вошёл Вадим – то ли в детскую, то ли в кухню – одиноко ему и даже страшно. А он чего-то ждёт, медлит почему-то, как бы боясь самолично нарушить это вязкое, тягостное безмолвие судьбы.

Верочка уже неделю гостит у родителей Ирины. И почему Ирина не заберёт её? Раньше и дня не могла без Верочки, а теперь одно твердит: «Ей там хорошо». Может быть, и хорошо, да только плохо без Верочки ему, Вадиму. Отец ведь он!

Да и сама Ирина стала до странности молчалива. Спроси что – ответит, не спроси – так и простоит у плиты, не поднимая глаз. А то ещё ночью станет у окна и все смотрит, смотрит в расписанное морозом стекло. «Да что с тобой?!» – так и хочется не спросить – вскричать Вадиму, но что-то сдерживает его в последний момент и тушит обжигающий губы вопрос. Утром Ирина уходит, с вечера же все повторяется, словно по заранее составленному сценарию. Не заболела ли она? Так нет, говорит, что здорова, улыбается. Правда, улыбка какая-то вымученная.

Вот снова притихла на кухне. Наверное, сидит у стола, опустив ладони в подол платья, и тихонько плачет. Стоит ему сейчас зайти – она подхватится, как будто с ней ничего не происходит, и, пряча глаза, запричитает: «Лук, лук в глаза попал, …ой, как жжёт!». Но ведь Вадим не слепой, за кого она его принимает? Прожить вместе столько лет… Обидно.

Какое-то время Вадим, мрачный и задумчивый, неподвижно сидел в кресле. Потом встал, прошёлся по комнате, открыл первую попавшуюся книгу. Тщетно, глаза отказываются читать.