Письмо от русалки

Во взгляде отца по-прежнему проскальзывало иногда что-то странное, но он больше не следил за ним, как раньше. Алиса уже выросла, ей исполнилось пять лет. В конце концов она все же научилась говорить и ходить. И ничем не отличалась от других детей — пока стояла и молчала. Так она выглядела безумно хорошенькой, и люди останавливались, чтобы полюбоваться на нее — как когда-то, когда Алиса еще сидела в коляске. Но если она начинала двигаться или говорить, они качали головой, глядя на нее с сочувствием.

Доктор сказал, что она никогда не поправится. Разумеется, его не взяли с собой к доктору — его вообще никуда не брали, но он еще не забыл, как бесшумно умеют подкрадываться индейцы. Он передвигался по дому, не издавая ни звука, и ловил каждое слово. Он слышал разговоры матери и отца и знал все, что касалось Алисы. Говорила в основном мать. Именно она таскала Алису по врачам в надежде найти новые лекарства, новые методы или новые упражнения, которые привели бы походку и речь Алисы в соответствие с ее внешностью.

О нем они никогда не говорили. Это он тоже выяснил, подслушивая их разговоры. Словно его не было, словно он был предметом мебели, просто занимающим место.

Но он научился с этим жить. В те редкие случаи, когда его это огорчало, он думал о запахе и вспоминал все то, что теперь казалось всего лишь страшной сказкой. Отдаленным воспоминанием. Этого оказывалось достаточно, чтобы он мог жить дальше — незаметный для всех, кроме Алисы. Теперь, когда он ее укротил.

Все изменилось после одного-единственного телефонного звонка. Старуха умерла, и дом теперь принадлежал матери. Дом во Фьельбаке. Они не ездили туда после рождения Алисы — с того самого лета, когда он потерял все. Теперь они переедут туда. Так решила мать. Отец пытался протестовать, но его, как обычно, никто не слушал.

Алиса не любила перемен. Ей хотелось, чтобы все оставалось как всегда — те же вещи, те же ритуалы. И когда все их вещи уже были упакованы и они уселись в машину, за рулем которой сидел отец, Алиса обернулась и, прижавшись носом к заднему стеклу, смотрела на дом, пока тот не исчез из виду. Затем она снова вернулась в нормальное положение, прижалась к нему и положила щеку ему на плечо. На мгновение ему даже захотелось утешить ее, похлопать по щеке или взять за руку. Но он этого не сделал.

Так она и просидела, прижавшись к нему, всю дорогу до Фьельбаки.

~~~

— Как ты меня вчера опозорила! — сказал Эрик, стоя перед зеркалом в спальне и пытаясь завязать галстук.

Луиза, не ответив, молча перекатилась на другой бок и повернулась к нему спиной.

— Ты слышала, что я сказал? — проговорил он, чуть повысив голос, но так, чтобы дочери не услышали его из своих комнат по другую сторону холла.

— Слышала, — тихо ответила она.

— Никогда больше так не делай. Никогда! Одно дело, если ты сидишь дома и накачиваешься вином. Если ты, по крайней мере, стоишь на ногах, когда тебя видят дочери, на все остальное мне наплевать. Но приходить ко мне в офис не смей.

Ответа не последовало. Его злило, что она не возражает. Он все же предпочитал слышать ее колкие комментарии, чем полное молчание.

— Ты отвратительна. Ты знаешь об этом?

Узел галстука оказался слишком низко, и Эрик, выругавшись, стал развязывать его, чтобы повторить попытку. Он бросил взгляд на Луизу. Она по-прежнему лежала, повернувшись к нему спиной, но теперь он заметил, что ее плечи сотрясаются. Проклятье. Хорошенькое начало дня. Эрик ненавидел эти ее приступы плача и самоуничижения с похмелья.

— Прекрати. Возьми себя в руки, — проговорил он, ощущая, как необходимость постоянно повторять одни и те же слова начинает действовать ему на нервы.

— Ты по-прежнему встречаешься с Сесилией?

Вопрос прозвучал глухо, из подушки. Но затем она повернулась лицом к нему, чтобы услышать ответ.

Эрик с отвращением поглядел на нее. Без макияжа, не прикрытая дорогой одеждой, она выглядела ужасно.

Она повторила вопрос:

— Ты все еще трахаешься с ней?

Стало быть, она все знает. Такого он от нее не ожидал.

— Нет.

Он вспомнил о своем последнем разговоре с Сесилией. Больше ему не хотелось говорить на эту тему.

— Почему? Она тебе уже надоела?

Луиза вцепилась в него, как собака, у которой свело челюсти.

— Ну, хватит уже!

Из комнат дочерей не доносилось ни звука, и он надеялся, что они ничего не слышали. Задним числом он осознал, что выкрикнул эти слова довольно громко. Но сейчас у него не было сил думать о Сесилии и ребенке, которого ему придется тайно содержать.

— Я не хочу больше о ней говорить, — произнес он уже более спокойным тоном и наконец завязал узел на галстуке.

Луиза смотрела на него, открыв рот. Вид у нее был жалкий и увядший. В уголках глаз блестели слезы, губы дрожали. Она продолжала молча смотреть на него.

— Я пошел на работу. Изволь вылезти из постели и отправить девчонок в школу. Если ты еще способна на это.

Он смерил ее холодным взглядом и отвернулся. Может быть, стоит все же от нее отделаться? Как много на свете женщин, которые будут счастливы принять любые его предложения. Ее легко будет заменить.

* * *