Письмо психологу. Способы понять себя

Ну вот он, «сюжет». Автор спрашивает: так что же хочет эта женщина, как понять? Пришел бы на консультацию, я бы спросила: чем это для вас так важно? Человек взрослый, под пятьдесят, растерян, расстроен и не понимает, чего он сам хочет и чувствует. «Самое смешное, что она не пишет, какова была и была ли реакция сына на это известие» – вспомните, когда мы говорим про некое событие «самое смешное», уж точно никому не смешно. Жизнь не то чтобы прожита, но сложилась. Детей нет, да и не будет, скорее всего. Мама, похоже, властная: пятидесятилетнему сыну неуютно даже подумать, что она узнает и будет «неприятно удивлена» его романом двадцатилетней давности. Половина текста – пересказ письма «той женщины». В середине почти жалобное: зачем она мне пишет на эту тему, если ничего не хочет? Жил человек в своем мире со старой матерью и бездетной женой, все коллизии в прошлом, впереди одни похороны. И вдруг потянуло сквозняком, стабильный мир разгерметизировался – оказалось, что будущее было, а у кого-то и теперь есть…

Если брать за основу эту линию, ответ получается суровым. Жанр – «горькая правда». Например, такая.

Ну что ж, Евгений, давайте посмотрим на факты. Много лет назад – вам тогда было тридцать – вы были «кратко близки» с женщиной. О своем сыне все эти годы ничего не знали, роман давно закончился. Вы не были лубочным злодеем, покинувшим беременную подругу, вас просто не поставили в известность. Не могу об этом судить, но вы-то наверняка знаете почему. «Та женщина» предпочла растить дитя сначала одна, потом с мужем, но не с вами – даже в качестве воскресного папы-визитера. Вы тоже предпочли какую-то другую жизнь, другие отношения. Прошли годы, все уже немолоды… кроме мальчика, конечно. Создается впечатление, что вы и дальше предпочли бы ничего не знать, но вас настойчиво «разбудили» и заставили в одиночестве встретиться с иной картиной мира, в котором есть жизнь и молодость, а недоговоренностей и семейных тайн нет. Ваша семья явно живет по другим правилам: у вас не принято говорить о том, что может кого-то расстроить и нарушить чей-то покой. Вы словно приготовились достойно и прилично доживать без новостей и волнений: ближайшие лет тридцать видно, как на ладони. С этой «подводной лодки» уже никто никуда не денется: в свой срок похороните маму, улучшите бытовые условия, может быть, даже сделаете ремонт… (Почему-то кажется, что у вас в доме и без ремонта должно быть очень, очень чисто.) Главное – не создавать проблем и никого не ставить в неловкое положение, чтобы было тихо. Ваш вопрос – так чего же она хочет?! – звучит как сердитое и жалобное: «Зачем меня потревожили?!» Евгений, а какая разница, чего она хочет? Вы ведь вправе не отвечать или ответить формально, «та женщина» живет своей жизнью, вы – своей. В этой истории все справедливо, все в выигрыше. У мальчика есть будущее и правда, у той пары – ощущение своей правоты, у вашей жены – надежное замужество, у мамы – власть и поддержка, а у вас – покой и предсказуемость. Они вернутся, поскольку раскачивать свою «подводную лодку» вы явно не собираетесь. Польза и смысл ситуации для вас в том, что вы окончательно поняли, как вам дорог ваш небольшой мир с искусственным климатом и звукоизоляцией. Другой мужчина в ваших обстоятельствах мог бы, к примеру, порадоваться, что его род не угас – для кого-то это важно. Или засыпать «ту женщину» вопросами, сходить на исповедь, напиться с друзьями – да мало ли! Пока не произойдет что-то из ряда вон выходящее, мы не слишком задумываемся о том, что для нас по-настоящему важно, а резкая встряска заставляет это прочувствовать и понять. Вот вы и поняли.

И, конечно, это не единственный угол зрения. Повторяющийся вопрос – чего же хочет та женщина? – можно понимать не только в его конкретном значении. В письме полно отсылок к тому, чего хотят (или не хотят) от автора все упомянутые женщины. Их в этой истории три. Есть и трое мужчин, чувства и реакции которых непонятны, и это автора беспокоит. В его картине мира все решают женщины. Интересно, почему так. Если развить эту линию, получится совсем другой ответ. Начало, пересказывающее сюжет, – а как иначе, письма же не публикуются, читатель должен хоть что-то себе представить – может быть и то же, а дальше будет поворот совсем в другую сторону. Скажем, так.