Сюжеты посложнее, вроде «Евгения Онегина», Марьпалну озадачивали и сердили: «наворотили сами не знают чего». И пересказать в своей фирменной манере она их не могла, а что за радость от «постановки», когда нельзя рассказать, чем началось и чем кончилось, кто кого «порешил»?
Так вот, сюжеты в нашей почте, конечно, есть. Иногда авторы писем и даже коллеги считают, что дело именно в них. Мне же кажется, что если это и так, то лишь в каких-то редких и из ряда вон выходящих случаях. А обычное «наше» письмо интересно чем-то иным – например, тем, как сюжет излагается и какие неявные линии просвечивают, подмигивают, оттеняют рассказ. И отвечать на какие-то из этих линий можно, а на какие-то – нельзя: гадко же пугать сотни читателей рассуждениями о возможной психической патологии чьего-то ребенка и так же глупо и жестоко говорить о решениях, которые могли сработать двадцать лет назад, но не сегодня. Поэтому порой приходилось отказываться от разговора на тему, чреватую каким-то вредом для тех, кто узнал бы в героях себя, своих друзей или – и такое бывает – врагов.
Но и самое обычное письмо допускает три-пять разных «разворотов»: как посмотреть.
Какие из них уместны, а каким суждено только слегка «фонить», – зависит от письма, но не только. Кое-что зависит от меня: и опыт реальной работы с разными темами ограничен, и свои профессиональные и человеческие предрассудки у меня есть.
А еще есть интересы журнала и его правила. Иногда так и подмывало уйти в «параллельные пространства» и оттуда рассказать что-нибудь по мотивам письма, но вообще о другом. Однако некрасиво и неправильно: тут тебе не сольный концерт, не распоешься. И так-то воли дали мно-ого!
Время от времени, конечно, бывали редакционные указания: пожестче, поопределеннее, Екатерина Львовна! Читателям нужен конкретный ответ! (Вот уж во что не верю, так в эту потребность читателей.) Только соберешься найти какой-то ход, чтобы определенности прибавилось, но при этом чтоб жить не учить и чушь не пороть, как новое указание поступит: мол, больше личного, потеплее. Или еще что… Но, как говорила моя покойная бабушка, на каждый чих не наздравствуешься. Уважить «работу с нашими авторами», со мной то есть, – это пожалуйста. Работу вообще уважаю. Войти в положение милой моей редакции, в чем-то пойти навстречу, прислушаться к советам – что называется, почту за честь (с редакторами мне вообще всю жизнь везло и всех их поминаю добрым и благодарным словом). А вот «изгибаться вместе с курсом» явно не стоило: уж если чего не думала, то никогда и не писала. Тем более что и из возможного всегда можно было выбрать куда больше ходов и поворотов, чем требовалось для сдачи материала.
И все же хочется показать – ну хоть разок! – что оставалось «за кадром» уже после этой самой сдачи. Эти тихие голосочки «неотправленных писем» все еще шепчутся на моем «рабочем столе». Пожалуй, стоит взять для примера письмо как раз сюжетное, где речь идет о событиях и их понимании автором. И пусть это будет самый что ни на есть рядовой сюжет. Из тех, о которых любительницы отечественных сериалов со вздохом говорят: «Очень жизненно».
Добрый день, уважаемая эксперт Екатерина Михайлова.
Неделю назад я узнал, что у меня есть внебрачный сын. Женщина, с которой мы кратко были близки много лет назад, прислала мне его фотографию. Она ничего не хочет от меня, просто информирует. Она пишет, что сын вырос хорошим человеком, что его растил ее муж с 3 лет и он его называет отцом. Что она решила по достижении сыном 18 лет ему рассказать, кто его родной отец, и отцу, то есть мне, тоже рассказать – она предприняла усилия, чтобы меня найти, нашла через «Одноклассников». Самое смешное, что она не пишет, какова была и была ли реакция сына на это известие, – может быть, она, конечно, сперва мне написала и ждет ответа. Я не очень понимаю, зачем она это делает. Зачем мне пишет на эту тему, если, как она говорит, «ничего не хочет, ни денег, ни участия в воспитании, так как он уже воспитан»? Чего она на самом деле хочет все же, как это понять? Я не могу обсуждать этот вопрос ни с женой своей (особенно потому, что у нас с ней нет детей по ряду медицинских показаний), ни тем более с моей матерью, она человек старый и была бы неприятно удивлена, узнав про мой роман с той женщиной, – они были знакомы… Так что же хочет эта женщина, как понять?
С уважением,
Евгений, 49 лет