Может быть, потому, что все эти люди думают вслух о том, как жить дальше – несмотря ни на что, вопреки или благодаря чему-то, но именно жить. Как писал в эссе «Хор» великолепный Г. К. Честертон, – «Но есть в них и общее: и там и тут человек выглядывает за пределы беды»[9]
. (Конечно, это сказано не о наших авторах, но как подходит!)Может быть, потому, что они сумели по-своему описать и объяснить, что их озадачивает, беспокоит или мучает: они себя слышат – более того, многие слышат даже не себя одних, что вообще случается нечасто. Если вдуматься, что заставляет нас точно и по-своему выражать мысль или чувство, ответ получится не такой уж простой. Делая это, мы работаем со своим внутренним миром, «проговариваем» неясное или противоречивое, «схватываем» неуловимое – но еще и верим, что кто-то может нас услышать и даже, возможно, понять. Верим, что этот «кто-то» в принципе возможен, что наш голос звучит не в полной пустоте – и это важная вера.
Может быть, потому, что они рискнули заговорить о том, чего в окружающей реальности и во внутреннем мире действительно много, и ни для кого это не секрет, но говорить об этом не принято. Причем не принято по разным причинам: одно слишком тяжело, больно, страшно, другое слишком мало и незатейливо, третье слишком обычно. А они, наши авторы, заговорили – своим голосом и о том, что для них важно.
А может быть, таково свойство хорового пения, притом любительского, не слишком стройного и уж точно – несовершенного. Как раз об этом писал Честертон.
Послушайте: из глубины прошлого века, бурного и трагического, доносится еще один голос – и наше с авторами «хоровое пение» словно услышано и понято старым мудрецом:
У хора – даже комического – та же цель, что у хора греческого. Он связывает эту, вот эту историю с миром, с философской сутью вещей. <…> Это – открытые окна в доме плача, через которые, хоть на секунду, нам открываются более мирные сцены, более широкие, древние, вечные картины. <…> Вот этого смягчения, очеловечивания мрачных историй совершенно нет у нас. <…> Надо время от времени вспоминать и о мрачной нашей цивилизации. Надо запечатлеть смятение одинокого и отчаявшегося духа, чтобы в лучшие времена нас пожалели (а может, преклонились перед нами).
Но мне хотелось бы, чтобы хоть изредка вступал хор[10]
.Вот в этой главе мы с авторами и спели – как могли, зато от души. Их было слышно меньше, чем мне бы того хотелось? – но уж таков наш неумолимый журнальный рок. Знала бы, что еще вернусь к этим письмам, вела бы собственный архив. И все равно – как же рада, что вернулась!
Оказалось, что с подсказками в ответах можно вспомнить почти все: письма-то перечитывались по многу раз, где-то эта память хранилась, пока ее не разбудили. И остается надеяться, что и читатель этой книги смог хоть немного представить себе то, что ему пришлось достраивать через ответы: это было частью моей работы. Она сделана.
Светает… пора растворяться в воздухе.
Глава 9. Постскриптум (FAQ, они же ЧаВо)
Прежде чем попрощаться, отвечу на «часто задаваемые вопросы» – не из почты, а из жизни. Их всего два. Возможно, другого повода к ним вернуться не будет.
Этот вопрос задают не только недоверчивые студенты. В общем-то, понятно почему.
Яркая обложка с фотографией кинодивы не ассоциируется с правдой жизни, что поделать.
Ответ получится длиннее, но он есть. И ответ будет не один – уж так я привыкла работать с вопросами. Начну с простого.
Регулярная работа на чьих-то, а не тобой придуманных условиях – отличный тренажер. Это дисциплинирует, задает ритм, заставляет собраться и войти в иную, чем обычно, роль. Жить бы в ней я не смогла – отчаянно не хватало бы главной, реальной работы, групп и клиентов, в конце концов – настоящего имени, рук-ног, движения, реальности, контакта. Но бывать в этой странной роли, подчиняясь ее правилам и находя возможность делать это по-своему, – отличное противоядие от слишком уж произвольного и «капризного» образа жизни. В реальности, например, я полностью управляю своим расписанием, – и по-своему это прекрасно, но несколько развращает. Журнал – производство, а не «творческая лаборатория». Если чем и горжусь, то тем, что за десять лет ни разу его не подвела со сроками сдачи материала.
Есть и другие ответы.